class="p1">И: А вот странно, почему эта золотая молодежь остается жить в Астрахани?
М: Зачем уезжать? Здесь больше понтов можно поколотить.
Ж: Здесь же можно себя показать. Здесь же… ну как бы все равно Астрахань – город бедный, по большей-то части <…>. Чтобы с высоким достатком – это не так много людей. И если кто-нибудь на «Феррари» где-нибудь проедет, все – полгорода бежит: «„Феррари“ проехал по такой-то улице, люди! Вы это видели?»
Люди, остро чувствующие социальное неравенство, не готовы мириться с унижением. Нижеприведенная выдержка из коллективного интервью с рабочими (40–50 лет) одной бригады в Рубцовске хорошо иллюстрирует не только общее чувство социального унижения, испытываемое людьми труда, но также их решимость отстаивать свое достоинство. Даже при том, что их эксплуатируют и третируют «как муравьев», они ощущают, что приносят стране больше пользы, чем ее руководство и чем нынешнее руководство предприятий, разворовавшие национальное богатство. Они работают на благо страны, а значит, «народные ресурсы» принадлежат им. Таким образом они утверждают достоинство всех, кто работает «как муравьи».
Рабочий № 1: Сейчас правительство поменяй– кто туда придет? Те же с большими карманами, с большими деньгами.
Интервьюер: Значит, что делать? Вечный вопрос. (смеется)
Рабочий № 2: Просто отношение поменять, и все.
И: Отношение?
Р№ 1: Отношение к людям, да, к рабочему человеку, к крестьянину, хоть к рабочему. <…> У нас вот даже эти подрастают, ну, новые русские, уже второго поколения, которые… <…> Нашего брата они даже не считают за людей. Мы так, как вот…
Рабочий № 3: Муравьи в рабочем муравейнике.
Р№ 1: Да, как пешка, или тоже как плуг, или что? Отработал, дали ему 100 рублей в день за работу, целый день работает он в поле, сотку ему дали, чтобы он купил буханку хлеба, пакет молока, завтра опять пришел на работу, опять за сотку, все.
Р№ 2: Откуда у нас взялись миллионеры, миллиардеры? Откуда? Где они за… По каким расценкам они заработали эти миллиарды?
Рабочий №4: Они ресурсы наши разграбили, наши народные ресурсы они разграбили, вот и все. И продолжают.
Следует отметить, что иногда ощущение социального неравенства выражается в недовольстве тем, что руководство «несправедливо» выделяет больше денег на международные операции по укреплению международного статуса страны, нежели на социальную помощь ее гражданам. Такая позиция высказывалась в интервью несколько раз. Вот лишь один пример: «Если б подняли зарплату, нормальную сделали бы. Вот Путину бы такую зарплату заплатить. <…> 6 тысяч сейчас – минималка здесь. Путин проживет на эти 6 тысяч? <…> Опять-таки Путин отправлял туда помощь, туда помощь, туда помощь, туда помощь: Сирии помощь, Украине помощь. А нам где? Медикам вот, а я медик. Вот стою на рынке» (Астрахань, продавщица на уличном рынке, бывшая медработница, Ж, 50 лет).
Основные черты социальной критики синтетически резюмирует нижеследующий диалог между жителями, участвовавшими в коллективном интервью (июнь 2016 года, Астрахань, во дворе дома, все женщины, 30–60 лет, низкий уровень благосостояния):
– [Путин] поднимает нашу страну? Он поднимает не нашу страну. Может быть, там, Сирию, Крым.
– Вы знаете, я не думаю, что он поднимает нашу страну, и не Крым, и не Сирию. Нет.
– Он поднимает богатых.
– Все деньги в офшорах. <…> Ничего не остается в России.
– Да, конечно, он работает большинство на богатых <…>
– Банки тоже так припеваючи живут, и им вливания из нашего фонда, из фонда нашего благосостояния им делают вливания. <…>
– Не, ну Путин что для пенсионеров сделал? Ну что он сделал для пенсионеров? Ничего. Ни-че-го. Только обещает. Болтология, вот и все. Одни обещания.
– А как у вас во Франции?
– (интервьюер) …
– (перебивает) Во Франции люди живут, а не существуют. У нас борются. Как родился, так и начинают бороться за выживание.
Социально-критический патриотизм
В целом мы интерпретируем проявившееся в нашем исследовании чувство социального неравенства как признак социально-критического патриотизма. Нам представляется, что в контексте патриотизма, то есть возникновения воображаемой нации, можно говорить о чувстве политического, возможно не очень сознательном, но тем не менее значимом в повседневной жизни.
Во-первых, очевиден процесс формирования чувства общности с теми, кто несправедливо беден и подвергается эксплуатации. Иными словами, все вышеприведенные случаи и цитаты свидетельствуют о том, что люди говорят не только от себя и про себя, но мысленно ассоциируют себя с другими, с теми, с кем они разделяют позиции и взгляд на общество. Таким образом, каждый из говорящих выделяет группу «мы», которая не ограничивается узким кругом «своих», а охватывает людей из разных концов страны – тех, солидарность с кем может ощущаться мысленно или в воображении («нашего брата они даже не считают за людей»). Иначе говоря, если рабочих эксплуатируют «здесь», то их эксплуатируют и «там» тоже. Горизонт этой воображаемой общности очень широк. Даже в тех случаях, когда респонденты начинают с узкого «я», с «коллег» или «соседей», они распространяют затем свои высказывания на всех подчиненных работников, на всех жителей регионов и так далее. Именно так можно интерпретировать, в частности, высказывания работницы «Почты России» из Рубцовска. Сначала она говорит от своего имени («у меня такое чувство»), затем от имени коллег («мы только что это обсуждали»), затем от имени уже всех наемных работников («при нашей заработной плате») и, наконец, от имени всех, на ком «экономят». В конце своей возмущенной тирады она явно заступается за тех, кто больше нее страдает от эксплуатации: «мы работаем за двоих» (как она), «за троих люди работают. Почтальоны…». То есть несмотря на то, что сама она не работает почтальоном и положение ее явно чуть лучше (работает только «за двоих», а не «за троих»), она солидаризируется с почтальонами мысленно. Стоит, кроме того, отметить, что часто подобные высказывания звучали не в контексте искусственно созданной ситуации разговора один на один с интервьюером. Во многих случаях, поднимая тему неравенства, респонденты мимически, повышением голоса и жестикуляцией сигнализировали о том, что обращаются к другим присутствовавшим, которые, в свою очередь, если и не вступали в разговор, то явно симпатизировали говорящим. Многие собеседники включались и добавляли свои собственные замечания по теме. Наконец, даже в разговоре с социологом один на один респонденты говорили, будучи в полной уверенности, что их поддержали бы многие. Иными словами, респондент говорил от имени всех, с кем уже обсуждал эту тему («мы это сегодня обсуждали
