«Через три года после того, как данное соглашение вступит в силу, будет проведена международная встреча с целью определения механизма окончательного урегулирования в Косове». Данный параграф был истолкован как призыв к референдуму о независимости, хотя конкретно о нем не упоминалось.
Что касается остальной части Югославии, то условия ее оккупации определялись в приложении Б — «Статус Многонациональных вооруженных сил, обеспечивающих реализацию военного соглашения». Его определяющий параграф гласит: «8. Личный состав войск НАТО вместе с его наземными транспортными средствами, судами, самолетами и оборудованием должен иметь свободный и неограниченный проход и беспрепятственный доступ по всей территории ФРЮ, включая ее воздушное пространство и территориальные воды. В сферу его прерогатив входит, хотя не исчерпывает ее, право на расположение, постой и маневры на данной территории, на использование любых зон или средств, необходимых для обеспечения, подготовки и проведения операций».
Далее расшифровываются условия, которые позволяют силам НАТО вместе со всеми их средствами свободно передвигаться по территории ФРЮ, не беря на себя никаких обязательств и не беспокоясь о соблюдении законов страны или юрисдикции ее властей, которые, однако, должны выполнять приказы НАТО «на приоритетной основе и всеми возможными средствами». Личный состав войск НАТО обязан «уважать законы, действующие в ФРЮ», — но с оговоркой, по сути, лишающей данное условие всякого смысла, — «сохраняя за собой привилегии и свободы, определенные в данном Приложении».
Все это наводило на мысль, что условия соглашения специально были сформулированы таким образом, чтобы партнеры по переговорам отклонили их. Трудно представить себе страну, которая стала бы рассматривать подобные условия, иначе как требование безоговорочной капитуляции.
Во всем потоке материалов, освещавших эту войну в США, я не нашел ни одного хоть сколько-нибудь точного сообщения о данных условиях, ни одной яркой статьи о только что процитированном приложении Б. Информация появилась тогда, когда на события уже не мог повлиять демократический выбор широких масс, т. е. сразу после 3 июня — даты принятия мирного соглашения. Пресса тотчас сообщила о том что согласно приложению к Договору в Рамбуйе «передвигаться по Югославии по своему усмотрению и без всякой юридической ответственности могут лишь представители натовских сил». В согласии с утвержденным соглашением планом, суть которого сводилась к требованию: «принимайте эти условия или выходите из игры», как сообщил в Лондоне Гай Динмор, «войска НАТО, фактически получали свободу перемещения по всей Югославии, а не только по Косову»8.
Очевидно, что в отсутствие ясных и неоднократных разъяснений того, в чем, собственно, состояли основные условия соглашения в Рамбуйе, или, говоря официальным языком, «процесса мирного урегулирования», широкая аудитория не могла понять серьезный смысл происходящих событий.
Спустя несколько недель мнения прессы свелись к тому, что соглашение в Рамбуйе (по-прежнему покрытое таинственностью) «столь фатально раскололо стороны, и только ускорило то, что, по идее, должно было предотвратить, — а именно этническую чистку в Косове». Газетчики ретроспективно оценивали весь процесс как «очевидное дипломатическое фиаско». «Более разумный дипломатический подход, который удерживал в Косове наблюдателей Организации за Безопасность и Сотрудничество в Европе (ОБСЕ) и привел стороны к по-настоящему политическим переговорам, вероятно, предотвратил углубление косовской катастрофы», но «грубая сила возобладала над искусством дипломатии и, по-видимому, одержала победу на переговорах»9.
Возможно, когда-нибудь будет признано и то, что тезис, согласно которому соглашение в Рамбуйе и бомбардировки «должны были предотвратить» углубление косовского кризиса, нуждается не только в регулярных повторах, но и в солидной аргументации, хотя такую аргументацию весьма нелегко построить в свете известных фактов. И, может быть, даже есть смысл спросить, не являлось ли «дипломатическое фиаско» сознательно избранным курсом, который привел к предсказуемой победе во имя значимых ценностей; интерес же к судьбе народов был только побочным, как и ранее, в последовательно замалчиваемом прошлом.
Сербская Национальная Ассамблея отреагировала на ультиматум США и НАТО двадцать третьего марта. В ее резолюции отвергалось требование военной оккупации Югославии силами НАТО и звучал призыв к ОБСЕ и ООН способствовать мирному Дипломатическому урегулированию. Как уже отмечено, резолюция осудила отзыв из Косова наблюдательской миссии ОБСЕ, приказ о котором был издан 19 марта, в преддверии бомбардировок, последовавших через пять дней.
Резолюция Национальной Ассамблеи призывает к переговорам, которые приведут «к достижению политического соглашения по многим аспектам автономии Косова и Метохии (название края, официально принятое в ФРЮ), гарантиям полного равенства всех граждан и этнических общностей и уважения суверенитета и территориальной целостности Республики Сербия и Федеративной Республики Югославия». Кроме того, хотя «парламент Сербии не согласен с присутствием в Косове и Метохии иностранных военных формирований», он «готов рассмотреть размеры и характер международного присутствия в Косове и Метохии, необходимого для реализации достигнутого соглашения, непосредственно после подписания политического договора о самоуправлении, согласованного и одобренного представителями всех национальных общностей, проживающих в Косове и Метохии».
Основные положения резолюции распространили крупные информационные агентства, поэтому они, безусловно, были известны всем отделам новостей. Однако поиск в базах данных дал весьма скромный результат: публикаций на сей счет немного, причем в национальной прессе и крупнейших журналах эти положения не упоминались совсем10.
Двадцать четвертого марта на брифинге, организованном для прессы Государственным департаментом, его представителю Джеймсу Рубину был задан вопрос о резолюции Сербской Ассамблеи, в частности о том, что касалось «международного присутствия». Рубин сказал только следующее: «Я не слышал, чтобы кто-либо в нашем ведомстве нашел в этом какие-то светлые стороны». По-видимому, он вообще был не в курсе того, что «это» такое. Вероятно, «это» рассматривалось в его «ведомстве» как нечто несущественное, что вполне объяснимо в том случае, если США намеревались послать в Косово свои бомбардировщики.
Об этой части брифинга Рубина тоже, очевидно, ничего не сообщалось; насколько я знаю, «Обзор текущих событий» (рассылаемый основным изданиям) не содержал информации о данном брифинге11.
Ответы на то, что бы «это» значило, с уверенностью могут дать фанатики, — их ответы будут разными, в зависимости от разновидности фанатизма. Но и для всех остальных есть способ найти ответ: он состоит в простом рассмотрении возможностей такого присутствия. Однако тандем США/Соединенное Королевство и его союзники не сочли возможным прибегнуть к этому способу, они выбрали бомбардировки со всеми их предвиденными последствиями.
Согласно общепринятой версии, «отказ Милошевича принять… и даже обсуждать международный миротворческий план (а именно соглашение в Рамбуйе) стал сигналом к натовским бомбардировкам, последовавшим 24 марта»12. Термин «миротворческий план» обычно применяется к любым планам, которые в данный момент поддерживают США. Слово «международный» также требует уточнения. Данная статья — одна из многих, в которых без малейшего сомнения и даже с некоторыми преувеличениями осуждается сербская пропаганда.
Исходя из условий соглашения, мы можем сделать вывод, что 23 марта на столе переговоров лежали два миротворческих плана, неизвестных широкой публики: соглашение в Рамбуйе и резолюция Сербской Национальной Ассамблеи. Таким образом, мы можем придать еще одно измерение запоздалому признанию в том, что соглашение в Рамбуйе закончилось «таким фатальным расколом», что «способствовало ускорению… этнической чистки в Косове» (см. прим. 9). Двадцать третьего марта, к моменту, когда было принято окончательное решение о бомбежках, существовало два мирных предложения, каждое из которых вело к «фатальному расколу», оставляя, однако, место и определенной возможности согласия, которое, наверное, могло бы привести к «участию обеих сторон в по-настоящему политических переговорах, способствующих предотвращению косовской катастрофы». Но только в том случае, если бы такой результат был целью. Не нужно большого дипломатического искусства, чтобы это понять, достаточно было одного желания познакомиться с двумя имеющимися планами, хотя американскому народу было отказано в этой возможности, ведь оба плана тогда скрывались от него (а один из них скрывается по сей день) до тех пор, пока не стало так поздно, что критическое вмешательство со стороны других лидеров уже ни к чему бы не привело.
