Узнав об этом, Сумароков пришел в ужас и позвал другого своего приятеля Ромберга — посоветоваться. Но что мог посоветовать ему Ромберг, к тому же столь же молодой, как и он? Решили дожидаться событий, которые и не замедлили развернуться.
Купец, принявший ассигнацию вечером, при скудном освещении, утром, разглядев подделку художника, поднял тревогу на весь гостиный двор. Нашлись люди, видевшие Куницына, и дело быстро раскрылось. Надо ли говорить, что и Сумарокова, нарисовавшего ассигнацию, и Куницына, ее сбывшего, и Ромберга (за то, что знал и не донес) — арестовали, разжаловали, лишили дворянского звания и отправили в Сибирь.
Как ни доказывали Екатерине II отсутствие злонамеренности в поступке юноши, как ни заступались за нашалившего Сумарокова друзья и товарищи по полку, Екатерина была неумолима. Носились слухи, весьма похожие на правду, что в бумагах Сумарокова, к тому же, нашли стихи его, написанные в не слишком «верноподданническом» духе, которые, по–видимому, и решили все дело. Сумароков оказался в Тобольске 8.
На его счастье, наместник А. В. Алябьев, великолепно понимавший истинную причину высылки Сумарокова, кстати, родственника известного поэта и драматурга А. П. Сумарокова, постарался всячески облегчить участь юноши.
Он устроил его на службу, дал возможность заниматься литературным трудом и помог в организации журнала. Но Панкратий Сумароков, хотя и принимал в журнале ближайшее участие, официально не был ни его издателем, ни редактором. Журнал издавался при Тобольском главном народном училище на средства Приказа общественного призрения.
В предисловии к «Иртышу» так рассказывается цель издания журнала: «Находя весьма нужным доставить учителям свойственное званию их упражнение, посредством коего и среди исполнения возложенной на них почтенной должности, достигли бы и они дальнейших способностей, к вящему усовершенствованию столь изящного заведения, Тобольское главное народное училище предприняло издавать ежемесячник, наполняя оный всякого рода сочинениями, так и переводами в стихах и прозе».
Но учителей этого училища, участвовавших в журнале, было всего четверо: Воскресенский, Лафинов, Набережный и Прудков–ский. Главным сотрудником журнала являлся Панкратий Сумароков. Участвовала в журнале и горячо любившая его сестра Наталия Платоновна Сумарокова, красивая молодая женщина, поехавшая в добровольную ссылку с целью облегчить участь брата.
Нашлись и другие сотрудники: Бельшев, Бауэр, Дягилев, Гладков, Трунин, Смирнов, Северяков, Флоренский и другие — все чиновники, военные и ученики Тобольского училища. Наряду с Сумароковым, наиболее деятельное участие в журнале принимал прокурор И. И. Бахтин, не лишенный литературных способностей человек. К тому же он был настроен прогрессивно, и его резкие обличения крепостного права в журнале обращали на себя внимание.
«Иртыш, превращающийся в Ипокрену», вообще, был весьма интересным по содержанию изданием. Любопытным его сотрудником был некий Апля Маметов, знаток Бухары, а также Михаил Алексеевич Пушкин, дальний родственник А. С. Пушкина. Судьба М. А. Пушкина была столь же печальна, как и судьба Панкратия Сумарокова. Он был так же несправедливо заподозрен в фабрикации фальшивых ассигнаций и выслан в Тобольск.
Журнал печатался в количестве 300 экземпляров и расходился туго, несмотря на помощь со стороны наместника. Оставшиеся нераспроданными экземпляры раздавались ученикам в виде награды, предусмотренной уставом народного училища. Для этого номера журнала переплетались в дешевые четырехкопеечные переплеты.
Журнал давал убыток, хотя сотрудничество подавляющего большинства участников было бесплатным. Людей, желавших сохранить комплекты «Иртыша» в своих библиотеках, в Сибири было, очевидно, совсем мало, и журнал исчез с книжного рынка.
После прекращения издания журнала, по распоряжению Алябьева было решено несколько полных его комплектов представить в дар «разным знаменитым особам, пребывающим в Санктпетербур–ге и Москве». Особами, которым было определено подарить «Иртыш, превращающийся в Ипокрену», были П. В. Завадовский, Г. Р.Державин, О. П.Козодавлев, Е. Р.Дашкова, И. В.Гудович, Н. П.Шереметев, П. В.Лопухин и М. М.Херасков.
Все восемь комплектов решено было предварительно переплести в зеленые сафьяновые переплеты с золотым обрезом, на что было истрачено 120 рублей ассигнациями за счет Тобольского Приказа общественного призрения.
Один из этих комплектов (которых, возможно, было заготовлено больше) попал в мою библиотеку. Любопытно, что нашелся он не сразу, а по томику из разных книжных лавок и в течение более десятка лет. В комплекте шесть томов, по четыре номера в каждом.
По сведениям В. Семенникова, годом позже начала издания журнала «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» в той же тобольской типографии Корнильева печатался другой журнал, значительно менее интересный, носивший название «Журнал исторический, выбранный из разных книг». Издавался он в 1790 году, и вышло его две части по 13 печатных листов в каждой. Этого журнала нет ни в одном хранилище.
По окончании издания «Иртыша» П. П. Сумароков в течение 1793 и 1794 гг. издавал уже самостоятельно другой журнал, под названием «Библиотека ученая, экономическая, нравоучительная, историческая и увеселительная в пользу и удовольствие всякого звания читателей». Вышло ее 12 частей, но журнал этот к теме настоящего рассказа уже отношения не имеет.
Возвращаясь к первенцу русской сибирской журналистики «Иртышу, превращающемуся в Ипокрену», нельзя не подивиться мужеству сотрудников его — Сумарокова, некоторых других и, в особенности, прокурора Бахтина, не убоявшихся выступать в то время против крепостного права. Общий либеральный порядок, заведенный в Тобольске наместником А. В. Алябьевым, играл здесь не последнюю роль.
Читая такие, например, бахтинские строки, обращенные к дворянам, как:
«А вы, что за скотов, подобных вам приемля,
Ни бедных жалобе, ни воплю их не внемля,
Употребляя власть вам данную во зло,
На всяк час множите несчастливых число…»,
Или такую эпиграмму:
«Как будто за разбой вчерашнего дня, Фрол,
Боярин твой тебя порол;
Но ништо, плут тебе! Ведь сек он не без дела:
Ты чашку чая нес, а муха в чай влетела!»
— невольно думаешь, что за нечто подобное литераторов из Петербурга и Москвы в то время, не стесняясь и не медля, высылали в Сибирь. Не было ли причиной подобного послабления сибирякам, что их уже высылать было некуда? Не наоборот же — в Петербург или в Москву?
«ФЕАТР ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ ПРОИСШЕСТВИЙ»
Книга эта, изданная в Петербурге в год выхода в свет радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву» (1790), имеет, по обычаю времени, длиннейшее многословное название: «Феатр чрезвычайных происшествий истекающего века, открыт и представлен очам света в следующих созерцаниях: Проказы езуитов и францисканских монахинь; Странное приключение одного маркиза при целовании папского туфля; Гибельная участь дочери французского купца; Злость священника; Невинно повешенный, получивший жизнь; Бродящее мнимое приведение по ночам; Посрамленное легковерие ученых; Уничтоженная гордыня гишпанца на Руси; Разврат учителя француза; Плоды коварства; Храбрость росса; Посрамление невежды и проч.»
Далее стоят какие–то непонятные инициалы: «Т… П… О…» и идут выходные данные книги: «С дозволения управы благочиния, во граде св. Петра, печатно при императорской типографии 1790 года»1.
Года через два после того, как я приобрел эту книгу, я встретил другой экземпляр этой же книги, несколько отличный от имеющегося у меня первого. Книга была напечатана на лучшей бумаге, и вместо непонятных инициалов на заглавном листе на обороте его значилось: «Издание Главного Народного Санктпетербургского училища учителя Павла Острогорского».
Кроме того, вслед за заглавным листом, шли еще два листа добавочных, не имеющихся в первом моем экземпляре. На этих двух листах было напечатано пышнословное посвящение книги генерал–аншефу графу Ивану Петровичу Салтыкову, «истинному любителю и покровителю науки и упражняющихся в оной».
Было ясно, что передо мной особый, «подносной» экземпляр этой книги. То, что он отпечатан на лучшей бумаге, меня не удивило: так и должно было быть. Но почему автор с общего тиража снял свою фамилию, а также «посвящение», — показалось необычным.
Решил заняться этой книгой, тем более, что библиограф Битовт, описавший «Феатр» (без расшифровки имени автора) в каталоге библиотеки К. М. Соловьева, снабдил описание примечанием, что книга — «редкость, не бывшая в продаже на нашем антикварном рынке»2.
Фамилия автора книги мне стала теперь известна, но сведения о нем, которые давал «Словарь» Г. Н. Геннади, были весьма скудными: «Острогорский Павел Петрович, учитель логики и красноречия в юнкерской школе при Сенате». Все! Сочинений у Острогорского по словарю Геннади, оказалось всего два: переведенная с немецкого книжка «Испытание свойств чая и кофе» (1787 г.) и этот самый «Феатр», с расшифрованными инициалами «Т… П… О…» — это значит «Трудами Павла Острогорского». В сноске Геннади давал драгоценное указание: «О нем упомянул Н. Греч в своих записках». Искать стало уже много легче.
