Один из юношей, затрубив в рог, тем самым подал знак и сказал:
„Всласть наигрались мы днем, довольно уж ели и пили,
Встаньте, нас рогом зовет своим золотая Венера“.
И каждый юноша тотчас похитил по девушке. Когда же наступило утро, между воевавшими был заключен мир; еда и питье — дары Цереры и Вакха — были унесены из города Девина, пустые же стены его — отданы во власть… Вулкану. С той поры, после смерти княжны Либуше, женщины находятся под властью мужчин».
В Братиславе до сих пор можно видеть развалины замка, называвшегося Девин, и Девичьей башни. Это все, что осталось от города амазонок.
При всем уважении авторов настоящей книги к средневековым хронистам лично они придерживаются той точки зрения, что амазонок в полном смысле слова (если понимать под ними женщин, создавших свою государственность) среди славян Восточной Европы все-таки не было. А вот женщины, бравшие в руки оружие, встречались, хотя и были очень редким исключением. Их, например, упоминает Никифор, патриарх Константинопольский, живший во второй половине восьмого — начале девятого века. В своей книге «Краткая история со времени после царствования Маврикия» патриарх описывает осаду Константинополя объединенными силами аваров и славян в начале седьмого века. В войске славян были и женщины. Авары атаковали город с суши, славяне на лодках-однодеревках — со стороны реки, впадающей в залив Золотой Рог. Защитники города послали свою флотилию для перехвата лодок противника. «Увидев знак, славяне от реки, именуемой Барбисс, устремились и пошли по направлению к городу. Те же налетели на них, загнали их в середину и сразу же опрокинули, так что и морская вода сильно закрасилась кровью. Среди трупов убитых оказались и славянские женщины».
Женщины, о которых сообщает Никифор, были, вероятно, добровольцами, а быть может, и просто подругами воинов; возможно, они намеревались покинуть челны до начала битвы, но не успели это сделать из-за неожиданной атаки противника. Во всяком случае, воинскому призыву славянки в отличие от кельтских женщин не подлежали. Но известна ситуация, когда русским женщинам приходилось браться за оружие в обязательном порядке. Причем она была связана отнюдь не с войной, а с судопроизводством. По законодательству некоторых городов (например, Новгорода и Пскова) представительницы прекрасного пола должны были отстаивать свои права на судебных поединках.
До наших дней дошла «Псковская судная грамота» — компилятивный свод, объединивший княжеские законы с «псковскими исконными обычаями» и принятый на псковском вече в 1397 (по другой версии в 1467) году. «Грамота» очень часто предлагает судебные поединки. Их надлежит проводить и в целом ряде земельных тяжб, и в спорах между купцами о разделе прибыли, и при отказе от возврата долга или взятого на хранение имущества, и даже «если перехожий рабочий, нанимающийся в сельской волости пахать землю или пасти скот, возбудит иск о хранении или о хлебе».
В ряде случаев «Грамота» предлагает драться не истцу или ответчику, а послуху, т. е. свидетелю. Именно послуху надлежало доказывать правоту своих показаний в «деле о побоях или грабеже», а также если предметом насилия оказалась борода потерпевшего: «Если кто-нибудь вырвет у другого бороду, а послух засвидетельствует это, то послух должен принести присягу и драться с виновным на судебном поединке».
Не освобождались от судебных поединков и представительницы прекрасного пола. Правда, в большинстве случаев они могли выставить вместо себя наемного бойца: если «истцом окажется женщина, или малолетний, или человек престарелый, или больной, или с каким-либо увечьем, или монах, или монахиня, то такие истцы имеют право выставить за себя на судебный поединок наемных бойцов; тяжущиеся должны, однако, лично давать присягу, а наемники могут только сражаться на поединке. Ответчику в свою очередь предоставляется право, если он не желает выходить на бой с подставным бойцом истца, также выставить против него своего наемника». Но такие послабления предлагались только в том случае, если женщине предстояло драться с мужчиной. Одна из последних статей «Грамоты» гласит: «Если две женщины приговорены к судебному поединку, то ни одна из них не может выставить вместо себя наемного бойца». Женские поединки, как, впрочем, и другие положения «Грамоты», внедрялись в жизнь «по благословлению отцов своих попов всех пяти соборов, и иеромонахов, и дьяконов, и священников, и всего Божьего духовенства».
Но чаще всего в землях славян женщину с оружием в руках можно было встретить все-таки не в войске и не на «поле», где проводились судебные поединки, а в былине или песне. С тех пор как скифы, савроматы и сарматы покинули причерноморские степи, погребения воительниц с оружием стали редкостью. Но в эпосе «амазонки» продолжали жить и совершать славные подвиги. Часто их называли поленицами или поляницами. Вооружением, стилем боя, а иногда и образом жизни поляницы были похожи на былинных богатырей, которых, кстати, неизменно побеждали. Кроме того, им, как и германским валькириям, полагалось быть девственницами — выйдя замуж, богатырша нередко теряла свою воинскую силу и могла погибнуть в поединке, если все-таки в него ввязывалась. Случалось, что поляница при замужестве принимала крещение — по мнению некоторых исследователей, это косвенный намек на то, что изначально она была язычницей, степнячкой. Иногда она, несмотря на славянское имя, происходила из Золотой Орды или Литвы. Собственно, даже не важно, откуда именно, важно другое — для славян она все-таки была чужая, пришлая.
Крупнейший отечественный специалист по археологии и истории степняков С. А. Плетнева[2] писала по поводу национальной принадлежности поляниц:
«Не могло быть речи в XI в. о каких-то „поляницах“— русских девушках. Это, несомненно, были молодые половчанки. Характерно, что былинный Добрыня Никитич встретил „поляницу“ в „чистом поле“, т. е., видимо, в степи, сидящей на добром коне. Победив Добрыню, „поляница“ сунула его в кожаный мешок, притороченный к седлу. Это тоже, несомненно, кочевнический образ, тем более что девушка не ранила Добрыню, а „сдернула“ его с седла, что также является типичным приемом кочевников… Добрыня, после того как был извлечен из кожаного мешка, под угрозой позорной смерти… согласился жениться на „полянице“, и когда привез ее в Киев, то прежде всего девушку „привели в верушку крещеную“. Таким образом, она прошла обычный путь девушки-половчанки, взятой из степи замуж за русского князя или простого воина: ее прежде надо было окрестить (дать ей христианское имя), а потом уже вести под венец».
Что же касается того, что поляницы в русских былинах обыкновенно носят славянские имена, С. А. Плетнева пишет: «…Следует помнить, что имя половцев уже давно стерлось из памяти народной, женские тюркские имена не были распространены на Руси и не попали в эпос».
Былина «Добрыня и Настасья», записанная в разных вариантах, повествует о том, как «молодец Добрынюшка Никитич млад» поехал «гулять да в полё чистоё». Там он увидел землю, взрытую копытами богатырского коня, и «поехал по следу да богатырскому». Далее авторы былин расходятся в описании событий. В одном из вариантов Добрыня догоняет своего будущего противника и наносит ему несколько богатырских ударов палицей по голове, не понимая еще, что перед ним женщина. В другой записи Добрыня пытается совершить свой «подвиг», уже поняв, что перед ним «девица либо женщина», что, впрочем, не помешало славному богатырю трижды ударить незнакомую даму палицей по голове.
Наезжает он богатыря в чистом поле:
А сидит богатырь на добром коне,
А сидит богатырь в платьях женских.
Говорит Добрыня сын Никитьевич:
«То ведь не богатырь на добром коне,
То же поляница знать удалая,
А кака ни тут девица либо женщина».
И поехал тут Добрыня на богатыря,
Ударил своей палицей булатной
Тую поляницу в буйну голову…
В какой-то мере героя оправдывает лишь то, что ему оказалось не под силу справиться с богатыршей. Впрочем, до боя как такового дело не дошло:
Говорит же поляница да удалая:
«Думала же, русские комарики покусывают,
Ажно русские богатыри пощелкивают!»
Ухватила тут Добрыню за желты кудри,
Сдернула Добрынюшку с коня долой,
А спустила тут Добрыню во глубок мешок…
Судьба славного богатыря могла бы оказаться весьма плачевной, и неизвестно, кто бы в дальнейшем охранял русскую землю от татар и служил посыльным у князя Владимира, но в дело вмешался конь поляницы. Он человеческим голосом заявил, что нести двух богатырей ему не под силу. Тогда девушка (как выяснилось, ее звали Настасья) вынула богатыря из мешка:
