Часть 5.
Coda
Глава 18. Пинкер и современное историческое сознание
Марк С. Микале
В совокупности предыдущие семнадцать глав представляют собой окончательную критику "Лучших ангелов нашей природы" и "Просвещения сегодня" - критику, общий вердикт которой однозначно отрицательный. Столь убедительные и эрудированные оценки говорят сами за себя. Здесь же я хочу сформулировать, как историки - как внутри, так и вне академии - выполняют свою работу, и противопоставить это методам работы Стивена Пинкера.
Как работают историки
Каждая отрасль знаний имеет определенные методы и стандарты, с которыми обычно соглашаются ее специалисты. Мы, историки, видим свою роль в том, чтобы интерпретировать зафиксированные события прошлого с точки зрения настоящего. Мы тщательно подходим к выбору объектов исследования, тщательно их описываем и разграничиваем. Мы определяем, насколько это возможно, наиболее важные термины, которые используем. Мы считаем, что для понимания какого-либо события или человека, практики или процесса в прошлом необходимо как можно больше узнать о времени и месте, в котором это событие произошло. Контекстуальные знания жизненно важны для подлинного понимания. Чем масштабнее или сложнее тема, тем сложнее делать о ней обобщения. Историки наслаждаются тончайшими деталями и особенностями прошлого; мы получаем удовольствие от красочных анекдотов о прошлом, но знаем, что они не являются первичными доказательствами, которые могут служить основой для целого аргумента или интерпретации. Понимание исторического периода основывается на изучении его вещественных остатков: чаще всего это письменные документы, но могут быть и фотографии, фильмы, произведения искусства и другие виды предметов и артефактов. Навык, который мы, пожалуй, ценим больше всего, - это умение критически оценивать, какие знания ученый может и не может получить из того или иного источника.
Мы горячо верим в интеллектуальный опыт и глубоко уважаем знания, полученные в результате тщательного, систематического, а иногда и длительного изучения. Мы считаем, что важно читать и осваивать то, что другие ученые сказали и опубликовали по выбранной нами теме (т.е. историографию данной темы или области). Как на уровне колледжа, так и на уровне аспирантуры мы учим наших студентов тому, что прошлое было таким же сложным, как и настоящее, и что поэтому оно требует сложных и тонких суждений.
Истина о прошлом, а значит, и наше знание о нем, никогда не может быть более чем приблизительной. Фрагментарность сохранившихся источников, субъективность интерпретатора и неизбежное прошлое ограничивают возможность полного постижения. Как и в науке, поиск этой неуловимой истины - дело коллективное, поэтому мы регулярно организуем всевозможные групповые мероприятия и постоянно обращаемся за помощью к коллегам. Мы не считаем, что у одного специалиста есть ответы на все вопросы. Мы считаем безрассудным представление о единой, тотализированной интерпретации, не подлежащей критике и оспариванию, в любой сфере интеллектуальной деятельности. Годы учебы привили нам чувство исторической причинности - своего рода интуитивное понимание того, как происходят и не происходят события.
За последние полтора-два поколения историки, получившие академическое образование, стали осознавать, как современные условия формируют наши представления о прошлом. Мы стараемся не навязывать убеждения и предпочтения XXI века зачастую совершенно иным предположениям и условиям прошлого. Аналогичным образом, мы признаем, что собственный жизненный опыт и идеологические установки историка могут влиять на наши идеи и интерпретации. Поэтому мы считаем важным максимально признать те убеждения, которые лежат в основе нашей работы.
Иногда историки решают, что для более глубокого освещения проекта необходимо использовать методы, выводы и идеи смежных областей знаний, таких как антропология, археология, лингвистика или юриспруденция. Нередко нам приходится тратить годы на освоение второй дисциплины. И хотя мы гордимся тем, что являемся профессионалами в своей области, мы восхищаемся и приветствуем работу ученых-"любителей", не входящих в академическую среду. Будучи студентом, в конце 1970-х годов я изучал историю, потому что меня вдохновили книги Барбары Такман о Европе XIV века, о подготовке к Первой мировой войне и о карьере Джозефа Стилвелла в Китае. Такман была талантливым неакадемическим историком. Сегодня одни из моих любимых исторических книг - это книги таких неакадемиков, как Рассел Шорто и Адам Хохшильд. Мы настаиваем на том, чтобы подобные работы, преодолевающие разрыв между популярной и научной аудиторией, соответствовали основным интеллектуальным стандартам, о которых говорилось выше.
Примерно с конца Второй мировой войны историческая наука стала отходить от так называемого философского историзма - представления о том, что история в целом имеет определенное направление и движется к некоему определенному конечному пункту. Когда-то такие линейные и телеологические схемы были весьма распространены; более того, они легли в основу некоторых крупных историографических работ и были центральными для таких мыслителей, как Платон, Гегель и Маркс. В настоящее время, напротив, большинство квалифицированных историков утверждают, что реальный ход истории опровергает подобные грандиозные замыслы. Мы стали скептически относиться к представлению о том, что события должны неумолимо развиваться по единой траектории, направленной к некой универсальной цели. На самом деле подобные метаисторические теории порой оказывались опасными и разрушительными. На смену философскому историзму сегодня приходит акцент на случайности и прерывистости истории. Мы смирились с тем, что одновременно могут действовать несколько тенденций, что, например, прогресс, регресс и застой могут сосуществовать. Мы предпочитаем писать историю во множественном, а не в единственном числе. При этом мы все еще понимаем необходимость обобщений, ценим масштабность изложения и с воодушевлением воспринимаем смелые и новаторские идеи. Когда историк формулирует такую новую, убедительную интерпретацию, мы с удовольствием принимаем его работу.
Подведение итогов и вынесение вердикта
Если бы когнитивный психолог Стивен Пинкер постарался узнать о том, как на самом деле работают профессиональные студенты-историки, он бы знал то, что я только что изложил. В кампусе Гарвардского университета в Кембридже (штат Массачусетс), где преподает Пинкер, факультет психологии находится в нескольких минутах ходьбы от исторического факультета. Прогулка от зала Уильяма Джеймса на Киркланд-стрит до главной университетской библиотеки Widener проходит прямо мимо Робинсон-холла, где располагаются выдающиеся преподаватели истории Гарварда, включая двух авторов данного сборника. Пинкеру, видимо, не пришло в голову зайти и проконсультироваться со своими институтскими коллегами по целой области знаний, в которой он не имел никакой подготовки, даже когда он был занят написанием двух масштабных книг, претендующих на выявление и анализ важных исторических событий.
Следовательно, центральный аргумент Пинкера о прогрессирующем умиротворении нашего вида и связанное с ним утверждение о том, что настоящее время является самым мирным периодом в истории человечества, сопряжены с целым рядом проблем. Ниже приводится краткое описание недостатков, на которые обратили внимание авторы данного сборника:
1. Слишком узкое определение насилия как статистически зафиксированной смертности от гражданских и военных причин.
2. Преувеличение насилия в определенные прошлые эпохи, чтобы противопоставить его якобы мирному течению современной эпохи.
3. Радикальное игнорирование геохронологического контекста.
4. Приведение необработанных количественных данных для придания презентации надуманного псевдонаучного качества.
5. Тенденция в одной теме за другой игнорировать или отвергать большое количество контрдоказательств.
