в ней смертельный ужас.
Если бы с героиней не случилось того, что положило конец жизни по образу и подобию нарциссических фантазий, то не о чем было бы и рассказывать. Такая жизнь, учит сказка, поначалу выглядит привлекательно, но в ней нет места удовлетворению; можно сказать, это вообще не жизнь. Для Белль жизнь начинается в тот момент, когда она понимает, что отец нуждается в ней. В некоторых вариантах сказки он тяжело заболевает, в других изнывает от тоски по ней или терпит иные мучения. Нарциссическое небытие Белль разрушается, когда она узнает об этом: она начинает действовать. Героиня, можно сказать, возрождается к жизни, и повествование оживляется.
Вовлеченная в конфликт между любовью к отцу и нуждами Чудовища, Белль покидает дворец, чтобы уделить внимание родителю. Однако затем она осознает, насколько сильным стало ее чувство к Чудовищу. На символическом уровне это означает, что привязанность героини к отцу слабеет; любовь, которую она питала к отцу, оказывается перенесена на Чудовище. Лишь после того как Белль решает покинуть отцовский дом и вернуться к Чудовищу (то есть освобождается от эдипальных уз, соединявших ее с отцом), секс, прежде казавшийся отталкивающим, начинает восприниматься как нечто прекрасное.
Таким образом, сказка на несколько столетий предвосхищает фрейдистское представление о том, что секс должен казаться ребенку чем-то ужасным до тех пор, пока его сексуальные стремления направлены на родителя. Лишь благодаря подобному негативному отношению к сексу запрет на инцест остается в силе и семья сохраняет стабильность. Но — при нормальном развитии — после того как сексуальное желание перестает быть устремлено на отца или мать и оказывается направлено на подходящего по возрасту партнера, оно перестает ощущаться как животное, — напротив, теперь оно переживается как нечто прекрасное.
Наша сказка проливает свет на позитивные аспекты эдиповой привязанности ребенка и показывает, что должно произойти с ними по мере его взросления. В этом отношении она вполне заслуживает похвал, которые расточают ей Айона и Питер Опи в обзоре, включенном в их труд «Классические волшебные сказки»: они пишут, что «Красавица и Чудовище» «имеет наиболее важное символическое значение из всех сказок (если не считать «Золушки») и приносит [слушателю] наибольшее удовлетворение».
В начале «Красавицы и Чудовища» мы встречаемся с незрелой точкой зрения, согласно которой человек ведет двойственное существование: это животное, обладающее сознанием (символом сознания служит образ Белль). В ходе взросления эти искусственно отделенные друг от друга аспекты нашей человеческой сущности должны соединиться: лишь это поможет нам вполне состояться как людям. В «Красавице и Чудовище» мы не встретим никаких сексуальных тайн, находящихся под запретом, ради раскрытия которых требуется пройти долгий и трудный путь самопознания. В некоторых историях только в этом случае герои могут достичь счастливого конца. Напротив, в нашей сказке нет никаких секретов, а выяснение подлинной сущности Чудовища в высшей степени желательно. Когда героиня узнает, каково Чудовище на самом деле, — точнее, выясняет, что на самом деле оно исполнено любви и добра, — история тут же приходит к счастливому концу. Суть ее сводится не к тому, что любовь Красавицы к Чудовищу постепенно усиливается, и даже не к тому, что любовное чувство, которое она испытывает к отцу, оказывается перенесено на Чудовище. Самым важным является то, что, пока все это происходит, растет она сама. Поначалу героиня считает, что должна выбирать между любовью к отцу и к Чудовищу. Но в итоге, к своему счастью, она обнаруживает: противопоставлять эти чувства друг другу не следует, поскольку это незрелый взгляд на вещи. Перенеся прежнюю эдипальную любовь к отцу на будущего мужа, Белль обращает на отца чувство, наиболее благоприятное для него. В итоге здоровье купца восстанавливается, и он, счастливый и довольный, селится поблизости от любимой дочери. Чудовище же вновь обретает человеческую природу, и перед ним и Белль открывается возможность счастливой семейной жизни.
Брак Красавицы и бывшего Чудовища символизирует преодоление мучительной раздвоенности человека: с одной стороны, ему присуще животное начало, с другой — человеческое начало в его высших проявлениях. Разрыв между ними изображен в виде болезни: разлучившись с Красавицей и тем, что символизирует ее образ, отец героини, а затем и Чудовище едва не погибают. Брак этот также знаменует завершение эволюции сексуальности. Изначально центрированная на себе, незрелая, фаллическая, отличающаяся агрессивными, разрушительными тенденциями, в финале она оказывается составной частью отношений, участники которых проявляют глубокую преданность друг другу. Чудовище оказывается на пороге смерти, разлучившись с Красавицей, которая является и возлюбленной, и Психеей, то есть душой. Примитивная эгоистично-агрессивная сексуальность трансформируется в ту, которая находит воплощение в любовных отношениях, — что важно, добровольных. Именно поэтому Чудовище соглашается принять Белль только после того, как она уверяет его, что добровольно согласилась занять место отца; именно поэтому оно вновь и вновь просит ее стать его женой, но принимает ее отказы без единого упрека и не приближается к ней, пока у той не вырываются слова любовного признания.
Если заменить поэтический язык сказки на бескрылый язык психоанализа, можно сказать, что свадьба Красавицы и Чудовища символизирует очеловечивание и социализацию «оно» силами сверх-«я». Насколько же верным в таком случае оказывается то, что от союза Купидона и Психеи рождается Наслаждение, или Радость, то есть «я»! (Без «я» невозможно ощутить удовлетворение, потребное для хорошей жизни.) Сказке, в отличие от мифа, не пристало детально объяснять, какие блага сулит главным героям брачный союз. Она использует куда более впечатляющий образ — мир, в котором добрые живут счастливо. И даже положение злых (например, сестер героини) в этом мире не безнадежно: они еще могут исправиться и спастись.
Каждая сказка являет собой магическое зеркало, отражающее те или иные грани нашего внутреннего мира, а также действия, необходимые, чтобы пройти путь от изначального несовершенства к зрелости. Для тех, кто вбирает в себя смыслы сказки, она уподобляется тихому глубокому водоему. Поначалу мы видим в нем лишь собственное отражение, но вскоре начинаем различать за ним бури, бушующие в нашей душе. Мы прозреваем ее глубины, и нам открываются пути, следуя которыми мы можем обрести внутренний покой и наладить мирные отношения с тем, что нас окружает. Такова награда, которой увенчаются наши усилия.
Сказки для анализа мы выбирали по своему усмотрению, хотя в какой-то мере учитывали их популярность. Поскольку каждая из них отражает некоторый этап внутренней эволюции человека, в начале второй части книги мы поместили сказки, в которых ребенок борется за независимость. Он может вступать в эту борьбу как с неохотой, под давлением родителей (вспомним сказку «Гензель и Гретель»), так и руководствуясь своим желанием (пример, «Джек и бобовый стебель»). Красная Шапочка, очутившаяся в волчьем брюхе, и Спящая красавица, взявшаяся за веретено, столкнулись с тем, к чему не были готовы. В
