Ознакомительная версия.
207
Любое значительное философское или религиозное учение заключает в себе, воспроизводит на своём логическом или образном языке почти всё то множество противоречий, которое возникает при столкновении различных систем и учений. Отдельные направления в рамках большого учения порождают расхождения, вполне сопоставимые с внешними.
Не объясняется ли это тем, что гармоническое сосуществование слишком большого числа единомышленников не очень плодотворно? Может быть, потребность в разнородности путей духовного развития столь же естественна, как борьба видов в процессе биологической эволюции, соперничество в области научно-технического прогресса или конкуренция в экономике.
«Следует знать, что борьба всеобща, что справедливость в распре, что всё рождается через распрю и по необходимости. Противоречивость сближает, разнообразие порождает прекраснейшую гармонию, и всё через распрю создаётся».95
«Мы не должны, не смеем замазывать противоречие тестом своих философем! Пусть противоречие остаётся глубоким, как есть. Если мир познаваемый надтреснут, и мы не можем на деле уничтожить трещин его, то не должны и прикрывать их. Если разум познающий раздроблен, если он – не монолитный купол, если он самому себе противоречит, – мы опять-таки не должны делать вида, что этого нет».96
Единство ценно само по себе, в то время как изыскание различий – в той степени, в которой мы доводим его до истоков этих различий, до понимания условий их существования или хотя бы до догадки об их причинах. Это понимание, или хотя бы догадка, выводит нас на новый уровень представлений о единстве.
Сам факт различия не стоит превращать в источник отрицательных переживаний. Или ты понимаешь, откуда оно происходит и чем обусловлено (тогда сокрушаться о нём так же наивно, как обижаться на камень, об который ударился), – или не понимаешь. Непонятное же – или стремишься постичь, или исключаешь из сферы своих интересов. В любом случае оно становится для тебя частью естественного окружения, в котором всегда остаётся множество загадок и неизвестностей.
Бывает, что расхождения между учениями начинаются с самого начала, с самого подхода к делу. Тогда не стоит ворошить своеобразие терминологий, пытаться сблизить начальные направления мысли. Надо взглянуть на итоги – на руководство к действию, без которого не может обойтись полноценное учение. И так ли уж важно несовпадение исходных формулировок, если заповеди говорят об одном и том же!..
Если же расходятся практические предписания – тут даже при сходстве изначальных идей требуется внимание и чутьё. Для постижения сути этих различий необходимо разобраться в искренности учений. Исходят ли они из потребностей человека или маскируют собой решение определённых социальных задач? Ведь внеличностные, социальные установки могут иметь в философии лишь право совещательного голоса.
Можно было бы запросто решить проблему истинности учений, продекламировав, что истинны все учения, кроме надуманных, искусственных, неискренних – тех, которые созданы не из внутренней необходимости, не на основе глубинных интуитивных представлений, а под влиянием определённых рассудочных намерений.
Но трудность состоит как раз в таком различении. В умении отличать естественное от надуманного, органичное от искусственного, правдивое от притворного.
«Когда говорят, что вещи сходны по своей природе, то при этом разумеется сходство в их способности, а не в бессилии или отрицании. Ибо вещи, сходные в одном только отрицании, иными словами – в том, чего у них нет, на самом деле ни в чём ни сходны».97
Таково единство тех скептиков, для которых скептицизм представляется вершиной возможного познания. Им скучно друг с другом – ведь их объединяет прежде всего то, против чего направлен их скептицизм. Стоит им остаться в своём кругу, они тускнеют и становятся самыми заурядными людьми, исполненными мелочных интересов и мелочных разногласий.
«Иногда мы поверим доказательству и признаем его истинным, а малое время спустя решим, что оно ложно, – когда по заслугам, а когда и незаслуженно, и так не раз и не два. Особенно это бывает с теми, кто любит отыскивать доводы за и против чего бы то ни было: в конце концов, они начинают думать, будто стали мудрее всех на свете и одни только постигли, что нет ничего здравого и надёжного ни среди вещей, ни среди суждений».98
Каждая рациональная философская система своим желанием опираться на одно лишь чувство логики напоминает балерину, стремящуюся как можно дольше устоять на одном носочке. Ради этого всё тело поддерживается в напряжённом неустойчивом равновесии, что изящно выглядит в балете, но не сулит ничего хорошего в философии.
«Бессилие рационализма, проявляемое его неспособностью быть фундаментом для верований, обнаруживается с одинаковой ясностью, защищает он религию или нападает на неё».99
«У большинства людей неверие в одной области основано на слепой вере в другой».100
Беда не в вере, а в слепоте. Свободомыслие, в котором осознание чужих границ соединяется с незнанием собственных, являет собой унылое зрелище.
«Материализм и спиритуализм составляют два противоположных полюса одной и той же нелепости, позволяющей нам воображать, будто мы в силах познать нечто, касающееся духа материи».101
«Термины дух и материя – лишь атрибуты одного и того же неизвестного, могущие заменить друг друга».102
Настоящий материалист – не тот, кто безоглядно предан материализму, а тот, кто, признавая, что материализм есть лишь одна из возможных гипотез, сознательно кладет в основу своего мировоззрения именно эту гипотезу и действует в соответствии с её логическими следствиями. При этом он не имеет оснований отказывать другим людям в праве на иные исходные постулаты.
Тезис о гипотетичности любого мировоззренческого принципа, выдвигаемый логическим агностицизмом, может быть естественно отвергнут теми учениями, которые основаны на чувствах религиозного характера. Но учения, считающие себя полностью рациональными, не могут отказаться от этого положения, не признав тем самым, что и они тоже нуждаются в мвоего рода религиозном доверии к своим концепциям.
Во многом я чувствую себя «материалистом», когда исхожу в своём обыденном поведении из материалистических постулатов. Вместе с тем чувствую себя «субъективным идеалистом», когда замечаю, что весь материал для работы сознания получаю в виде личных ощущений. Чувствую себя и «объективным идеалистом», поскольку для цельного восприятия высших жизненных явлений не могу обойтись без религиозных постулатов. Наконец, чувствую себя агностиком, потому что ни один из постулатов не могу признать логической аксиомой.
Идеалистический, религиозный склад сознания и материалистический, рациональный, существуют не только в виде теоретических фундаментов мировоззрения, но и как природные разновидности человеческого характера. При этом самый возвышенный идеалист бывает время от времени поглощён чисто материалистическими заботами, самому последовательному материалисту известны состояния полной духовной сосредоточенности. Лишь полемические традиции да корпоративный дух учений могут помешать человеку видеть эти родственные элементы, располагающие по крайней мере к терпимости.
Веротерпимость важна для верующих и для неверующих. Но для последних – это терпимость к вере, что не так уж отличается от терпимости к другим не свойственным тебе чувствам и требует лишь определённого уровня культуры. Для верующего человека – это терпимость веры, одного из наиболее могущественных чувств. Тут нужны особые усилия, и горе той религии, которая про них забывает или сознательно пренебрегает ими. Даже если нетерпимость способствует корпоративному процветанию церкви, духовная жизнь под воздействием нетерпимости только деградирует.
«Хорошо ли было бы, если бы все люди придерживались одной религии? Нужно ли им следовать общим правилам и подражать одним и тем же добродетелям? Так ли люди похожи друг на друга в своих высших потребностях, что одни и те же религиозные побуждения нужны для грубых и для утончённых, для гордецов и для кротких сердцем, для деятельных и ленивых, для душевно здоровых и больных? Или, может быть, как различны функции в организме человека, так различны пути разных людей в организме человечества? И для одних является наилучшей религия утешения и ободрения, а для других религия угроз и упрёков? По-видимому, это так».103
Ознакомительная версия.
