Ознакомительная версия.
241
Одним из наиболее общих, наиболее специфических чувств – но всего лишь одним из чувств! – является логика: чувство правильности, последовательности, связности мыслей, суждений или действий.
Мыслить логически, с точки зрения конкретного человека, – значит высказывать суждения таким образом, чтобы их содержание и взаимосоответствие удовлетворяли логическому чувству этого человека. Только относительная межчеловеческая общность этого чувства, оценивающего непротиворечивость идей и закономерность явлений, привела к выделению логики из прочих чувств, к присвоению ей пышных титулов «разума», «рассудка», «ума», и так далее.
Порывшись в словарях, находишь весьма однородные определения для логики: «наука здравомыслия, наука правильно рассуждать»113, «правила, которым должно следовать мышление для достижения истины»114, «разумность, правильность умозаключений»115, «наука о приемлемых способах рассуждения»116… Всё это довольно точно отражает принятое словоупотребление. Наверно поэтому нигде не оговаривается, с чьей же точки зрения «правильно», «истинно», «разумно», «приемлемо».
Людей до сих пор слишком опьяняет сходство между ними в чувстве логики – сходство, действительно, особенное по сравнению с гораздо более эпизодической и условной похожестью других чувств. Благодаря этому сходству возникла наука вообще и наука логики в частности. Но именно при углублении в науку логики всё явственнее проступают различия в логике между людьми, всё определённее становится индивидуально-чувственная подоплёка человеческой логики.
Чувство логики похоже на любое другое чувство – скажем, на чувство прекрасного. Мы чувствуем, что это логично или красиво, – а почему? Потому что мы чувствуем.
Если чувство прекрасного ещё можно пытаться объяснять логически (связь пропорций с физиологией организма и другие предположительные изыскания), то чувство логичности бессмысленно подвергать логической интерпретации. В лучшем случае объяснение будет сочтено логичным – а почему?..
Понятие «разум» как бы слеплено из двух представлений – из представления о чувстве логики и представления о сущности человеческого сознания, то есть об итоговой на данный момент мысли, объединяющей голоса всех чувств в соответствии с силой каждого из них. Часто такая конструкция довольно удобна – но надо знать, из каких элементов она состоит, от чего зависит, на что влияет.
Нет, всё-таки разум – это нечто принципиально иное. Это зрячий свет. С удовольствием повторю эту любимую свою формулировку ещё раз.
То, что чувство логики – лишь одно из чувств, относящихся к определённого рода ощущениям, что оно не является неким объемлющим все ощущения «умом», особенно ясно видно в тех ситуациях, когда между людьми устанавливается общность на основе какого-нибудь другого чувства. «Ведь если люди станут безумствовать по одному образцу и форме, они достаточно хорошо могут придти к согласию между собой»117.
Люди, которых роднит щегольство, сочтут по-своему «логичным», что платье надо перешить, потому что его фасон исчез из модных журналов. У филателистов существует сложная «логика» обмена марками, которую трудно понять непосвящённому. Есть своя «логика» у патриотов, у влюблённых, у верующих.
Кавычки над словом «логика» – не ирония, а лишь знак применения не совсем подходящего к случаю слова. Можно сказать «язык» (хотя и здесь будет своя неточность). Как чувство логики обладает своим собственным языком, так имеют свои языки и другие чувства – от любви к нарядам до религиозной веры. И далеко не всегда язык логики способен возобладать над прочими языками.
«Неужели вы считаете, что то, из-за чего люди способны сходить с ума, менее реально или менее истинно, чем всё то, к чему они подходят в полном разуме?»118
Можно попробовать не выделять Логику как самостоятельное чувство, можно раздробить её на кусочки и полагать, что «каждое чувство повинуется своей собственной логике и делает выводы, на которые способна только его логика»119. Это совсем неплохо, если мы можем проследить за такими логическими элементами для каждого отдельного чувства, если мы можем основательно поразмыслить о «логике любви», «логике веры», «логике долга» и т. д.
Однако, во-первых, подобные локальные логики окажутся слишком индивидуальны – основное свойство Логики, общность, будет подвергнуто разрушению. Во-вторых, проникнуть вглубь достаточно цельного чувства не так легко. Любую свою частицу оно окрашивает присущим ему особым цветом, в котором теряются иные оттенки. В-третьих, при разделе неминуемо остаётся некая «логика логики», не относимая ни к какому иному чувству, – и вся затея становится тщетной.
Попытки преодолеть тот или иной устоявшийся подход к душевному устройству человека редко приводят к решительному пересмотру общепринятых понятий. Зато почти всегда такие попытки содействуют объёмности представлений с объективной точки зрения и могут привести кого-то к удачным субъективным находкам.
Если не замыкаться на аналогии с государством, можно изобразить сознание и как своего рода зверинец или (для большей пространственной сосредоточенности) аквариум. Там плавают рыбки-чувства, и для них откуда-то сыплется ежедневный (и еженощный) корм: события, сведения, впечатления.
С одной стороны, человек является, так сказать, носителем этого аквариума (если иметь в виду совокупность чувств), с другой – его смотрителем (в смысле побуждений, обобщающих деятельность всего сознания). Философия и психософия изучают общие и исключительные повадки чувств. Искусство – фабрика-кухня по производству для них калорийного корма.
В качестве примера сугубо рациональной интерпретации сознания пусть выступит бездушное, но логически точное представление о деятельности сознания как об игре с информацией, подчиняющейся определённым (хотя и не всегда известным) правилам.
Часть имеющейся в сознании информации мы ощущаем подвластной себе, зависящей от нашей способности к мышлению и к действию (назовём её «подчинённой информацией»), остальную – не подвластной. Другое разделение можно произвести, выделив информацию, доставляющую нам положительные или отрицательные переживания. При этом, разумеется, остаётся и информация, о подчинённости которой нам ничего точно не известно, и информация, воспринимаемая нейтрально.
Суть игры состоит в изменении подчинённой информации таким образом, чтобы как можно большая часть всей информации максимально сместилась в положительную сторону.
Эта модель (правильнее сказать «такая модель», ибо их бытует множество) стоит немногого. Это всего лишь кибернетическая усмешка над истинными человеческими проблемами.
Некоторый парадокс заключается в том, чтобы описывать структуру сознания и роль логики в нём именно логически. Когда в сознании преобладает иное чувство, чем чувство логики, то и пути постижения могут оказаться настолько своеобразными, что рассуждения утрачивают всякую ценность. Но дело не только в том, рассматривать ли человеческую жизнь логическим взглядом. Намного важнее – куда устремлять какой бы то ни было взгляд.
«Что наши страсти и влечения, симпатии и антипатии „ослепляют“ нас, ограничивают наше знание, делают нас пристрастными – это, конечно, верно, но это есть только половина истины, которую принимает за полную истину лишь филистерская ограниченность „трезвого рассудка“; то, что есть живого в человеке, знает, что страсть, порывы, любовь не только ослепляют, но и озаряют нас».120
«Для разных направлений сознания существуют разные действительности. В организации сознания всегда происходит процесс отбора. Организация сознания определяется той действительностью, на которую сознание направлено, оно получает то, чего хочет, оно слепо и глухо к тому, от чего отвращено. Организация нашего сознания не только открывается целым мирам, вырабатывая соответствующий орган восприимчивости, но и закрывается от целых миров, вырабатывая заслоны от них».121
Все способы осознания мира и «осознания сознания» призваны служить тому, чтобы улучшать работу сознания, чтобы точнее и быстрее достигать желаемого, чтобы устанавливать взаимопонимание между различными чувствами, – то есть служить самоорганизации.
Категоричное «все», как это часто бывает, само по себе свидетельствует об излишней абсолютизации. К тому же неточным здесь является само завершающее, ключевое слово. Чтобы исправить дело, прежде всего стоило бы заменить «самоорганизацию» на «ориентирование». Эта поправка даёт возможность выйти на развилку, с которой начинаются более конкретные варианты. Некоторые из них, действительно, будут связаны с самоорганизацией. Она необходима и как улучшение возможностей ориентирования (настройка внутренних «приборов»), и как реализация достижений в ориентировании (движение по внутренним путям).
Ознакомительная версия.
