отравить хорошее отношение к матери.
Итак, повторим: фантазии о злой мачехе помогают сохранить образ доброй матери. В то же время сказка предохраняет ребенка от внутренней опустошенности, которая могла бы возникнуть при мысли о том, что мать плохая. Во многом подобно тому, как в фантазии девочки марсианин исчезал, как только она видела, что мать вновь довольна ею, добрый дух может прийти на помощь в ту минуту, когда злой вершит свое злое дело. Хорошие качества матери преувеличены в образе сказочного спасителя точно так же, как ее дурные качества преувеличены в образе колдуньи. Но ведь именно так ребенок воспринимает мир: либо как райское место, либо как ад, где нет ничего светлого.
Ребенок представляет в виде двух фигур не только кого-то из родителей: когда у него возникает соответствующая эмоциональная потребность, он может «расщепить» на двух человек и самого себя, причем эти двое, как ему хочется верить, не имеют между собой ничего общего. Среди моих знакомых есть дети, которым в течение дня удается ни разу не замочить штанишки, но ночью, в кровати, дело принимает иной оборот. Проснувшись, они с отвращением отправляются в угол и убежденно заявляют: «Кто-то напрудил в мою постель». Ребенок делает это не потому, что знает (как считают родители), что это он замочил простыни, и при этом желает возложить вину на кого-то другого. «Кто-то», сделавший это, является той частью его самого, с которой он больше не дружит: эта составляющая его личности сделалась чужда ему. Настаивать, что именно он намочил постель, означало бы преждевременно навязывать ребенку представление о целостности человеческой личности. Такое навязывание лишь замедлит его развитие. Чтобы у ребенка развилось и надежно закрепилось чувство собственного «я», ему необходимо на время сузить это «я» до той его части, которая желательна ему и которую он полностью одобряет. Когда это поможет ребенку обрести «я», которым он сможет без обиняков гордиться, ему удастся постепенно принять представление о том, что «я» также способно включать в себя составляющие, неоднозначные по своей природе.
Подобно тому как образ родителя в сказке расщепляется на две фигуры — воплощения противоположных чувств любви и отторжения, ребенок «овнешняет» и проецирует на «другого» дурное, пугающее его настолько, что он не в состоянии признать его частью самого себя.
Сказочная литература вполне справляется со сложной природой возникающего время от времени отношения к матери как к злой мачехе, в своей манере сказка советует нам не спешить поддаваться злости и гневу и не заходить в этих чувствах слишком далеко. Ребенок легко раздражается на дорогого ему человека и поддается нетерпению в ситуации, когда приходится ждать; он склонен испытывать злобу и погружаться гневные помыслы, не задумываясь о том, что случится, если они станут явью. Во многих сказках изображаются трагические последствия подобных опрометчивых пожеланий, связанные с тем, что герой хочет слишком многого или оказывается не в силах дождаться того момента, пока все не свершится само собой, — и оба состояния души характерны для ребенка.
Приведем в качестве иллюстрации две сказки братьев Гримм. В сказке «Ганс-еж» мужчина очень хочет иметь детей. Однако это желание терпит крах, поскольку жена его бесплодна, — и он впадает в ярость. Наконец он перестает владеть собой настолько, что восклицает: «Хочу ребенка! Хоть ежа, да роди мне!» Его желание сбывается: у жены рождается ребенок. Верхняя часть его тела напоминает ежиную, а нижняя — человеческую [38].
В «Семи воронах» отец испытывает столь сильные чувства к новорожденному ребенку, что старшие дети вызывают его гнев. Он посылает одного из сыновей принести воды для крещения только что родившейся сестры. Мальчик выполняет это поручение, и к нему присоединяются остальные шесть братьев. Отец, рассерженный тем, что ему приходится ждать, восклицает: «Хочу, чтобы все мальчики стали воронами!» — и его желание тут же исполняется.
Если бы сказки, в которых дурные пожелания сбываются, тем бы и оканчивались, они оставались бы не более чем сказками-предупреждениями, предостерегающими, чтобы мы не давали воли негативным эмоциям (что не под силу ребенку). Однако сказка мудра: она не ждет от ребенка невозможного и не заставляет его тревожиться по поводу дурных желаний, которые все равно появляются у него, хочет он того или нет. Да, она побуждает читателя реалистически мыслить, предостерегая, что, поддавшись гневу или нетерпению, он наживет неприятности. Но, уверяет она, последствия будут лишь временными, а ущерб, вызванный дурными пожеланиями, можно полностью возместить, проявляя добрую волю и творя добрые дела. Ганс-еж помогает королю, который сбился с пути в лесу, благополучно вернуться домой. Король обещает отдать в награду Гансу первое, что попадется ему на глаза по возвращении домой, — и это оказывается единственная дочь короля. Несмотря на уродливую внешность Ганса, принцесса остается верна обещанию отца и выходит за Ганса-ежа замуж. После свадьбы Ганс наконец принимает человеческий облик на брачном ложе. В итоге он наследует королевство [39]. В «Семи воронах» сестра, невольная виновница превращения братьев в воронов, отправляется на край света и приносит великую жертву, чтобы снять с них заклятие. Вороны вновь обретают человеческий облик, и все становятся счастливы.
Истории эти свидетельствуют, что, как бы ни были дурны последствия злых желаний, добрая воля и труд могут помочь исправить случившееся. Другие сказки заходят еще дальше: они учат ребенка не бояться подобных желаний, поскольку, несмотря на сиюминутные последствия, изменения не вечны и, когда все желания исчерпаны, все оказывается точно таким же, как было. Подобные истории существуют по всему миру в огромном количестве вариантов.
Пожалуй, в западном мире самой известной сказкой о желаниях является история, которая так и называется «Три желания». В простейшем варианте сюжета мужчина или женщина получают от странника или животного награду за добрый поступок — обещание исполнить несколько желаний (обычно три). В сказке «Три желания» мужчина, получив этот дар, что называется, не берет в голову случившееся. Когда он возвращается домой, жена подает на обед приевшуюся ему похлебку. «Ох, опять! Хотел бы я съесть пудинг!» — восклицает муж, и в тот же миг на столе появляется пудинг. Жена требует объяснить, как это случилось, и муж рассказывает ей о своем приключении. Женщину охватывает ярость: как он мог истратить желание на такой пустяк?! «Ах, чтоб этот пудинг у тебя на голове очутился!» — восклицает она. Желание немедленно исполняется. «Ну вот, двух желаний как не бывало! Пусть этот пудинг сгинет с моей головы», — говорит муж. Таким образом все три желания оказываются истрачены [40].
Все эти сказки предостерегают ребенка от возможных отрицательных последствий слишком поспешных желаний и в то же время уверяют его, что последствия
