Ознакомительная версия.
Вместо этого она решила сделать центральной проблемой их первой встречи свое отчаяние, вызванное ощущением того, что она в ловушке. Ее семейная жизнь, говорила она Эрнесту, никогда не приносила ей удовлетворения, и она серьезно думала о разводе, когда у мужа нашли рак. Когда страшный диагноз был поставлен, мужа охватило глубокое отчаяние. Он приходил в ужас при мысли, что будет умирать в одиночестве, и она не могла заставить себя поднять вопрос о разводе. Прогноз был неутешительным. Муж умолял ее не оставлять его умирать в одиночестве. Она согласилась и оказалась в ловушке до конца его дней. Он настоял на переезде с северо-запада в Сан-Франциско — поближе к раковому центру Калифорнийского университета. Так что пару месяцев назад она, расставшись с друзьями и оставив юридическую карьеру, переехала в Сан-Франциско.
Эрнест внимательно ее слушал. Он был поражен, насколько ее история напоминала историю вдовы, которую он лечил несколько месяцев назад. Эта учительница уже собиралась попросить мужа дать ей развод, но у мужа тоже обнаружили рак предстательной железы. Она пообещала ему, что не оставит его умирать в одиночестве. Но ужас ситуации заключался в том, что умирал он целых девять лет! Девять лет она ухаживала за ним, а рак потихоньку пожирал его тело. Ужасно! А после его смерти она не могла найти себе места от ярости и сожалений. Она отдала девять лучших лет своей жизни мужчине, которого не любила. Не это ли ожидало и Каролин? Сердце Эрнеста сжималось от сочувствия.
Он пытался проявить эмпатию, представить себя в ее ситуации. Он отметил сопротивление. Словно он нырял в холодный бассейн. Какая ужасная ловушка!
«А теперь расскажите мне, как это на вас повлияло».
Кэрол быстро перечислила симптомы: бессонница, тревожность, ощущение одиночества, приступы плача, ощущение безысходности. Ей было не с кем поговорить. Не с мужем же! Они никогда не разговаривали раньше, а сейчас пропасть, лежащая между ними, только увеличилась. Единственное, что ей помогало, была марихуана, и после переезда в Сан-Франциско она выкуривала по два-три косяка в день. С глубоким вздохом она замолчала.
Эрнест окинул Каролин внимательным взглядом. Грустная привлекательная женщина. Опущенные уголки ее губ превращали лицо в горькую гримасу. Большие, полные слез глаза; короткие черные кудри; длинная изящная шея; узкий свитер, обтягивающий аккуратные крепкие грудки, натянутый смело выступающими сосками; узкая юбка; черные трусики, промелькивающие, когда она медленно скрещивала свои стройные ноги. На какой-нибудь вечеринке Эрнест бы не смог пройти мимо такой женщины, но сегодня ее сексуальная привлекательность не трогала его. Еще в медицинском колледже он научился щелкать выключателем, отключая сексуальное возбуждение и даже интерес, работая с пациентами. Он целый день проводил осмотр в гинекологической клинике, не допустив не единой мысли о сексе, а вечером выставил себя полным идиотом, пытаясь забраться в трусы какой-то медсестре.
«Что я могу сделать для Каролин, — думал он. — Имеет ли ее проблема отношение к психиатрии? Может, она просто невинная жертва, оказавшаяся в ненужное время в ненужном месте. Будь она помоложе, она бы обратилась за утешением к своему священнику».
Может, именно такого рода утешение ему и стоило предложить ей. Вне всякого сомнения, у церкви стоит позаимствовать что-то из ее двухтысячелетней терапевтической практики. Эрнеста всегда занимал вопрос о подготовке священников. Насколько эффективно было то утешение, которое они давали людям? Где они учились этому? Курсы утешения? Курсы консультирования в исповедальне? Любопытство Эрнеста однажды заставило его начать поиски литературы, посвященной консультированию в католической церкви. Поиски оказались бесплодными. Потом он обратился с вопросом в местную семинарию и выяснил, что в расписании не была предусмотрена непосредственная психологическая подготовка. Однажды, оказавшись в заброшенном шанхайском соборе, Эрнест пробрался в исповедальню и полчаса просидел в кресле священника, вдыхая воздух католической церкви и бормоча снова и снова: «Ты прощен, сын мой, ты прощен!» Переполненный завистью, он вышел из исповедальни. Каким мощным оружием против отчаяния, достойным Юпитера, обладали жрецы; по сравнению с ними его светское вооружение, состоящее из интерпретаций и утешительных зелий, казалось совершенно ничтожным.
Вдова, которой он помог пережить горечь утраты и которая до сих пор иногда приходила к нему, чтобы привести в порядок свои чувства, однажды сказала, что он играет роль «сочувствующего свидетеля». Возможно, подумал Эрнест, эта роль — единственное, что он может предложить Каролин Лефтман.
Но может быть, и нет! Может, здесь открываются возможности для полноценной терапии.
Эрнест мысленно составил список вопросов, которые необходимо выяснить. Во-первых, почему у нее были такие плохие отношения с мужем до того, как у него обнаружили рак? Зачем десять лет жить с человеком, которого не любишь? Эрнест вспомнил свой несчастный брак. Если бы Рут не разбилась насмерть в своем автомобиле, смог бы он порвать с ней? Возможно, нет. Но все же, если семейная жизнь Каролин складывалась так неудачно, почему они ни разу не попытались пройти курс семейной терапии? И можно ли ее оценку брака принимать за истину в последней инстанции? Может быть, был шанс сохранить семью? Зачем им понадобилось переезжать в Сан-Франциско для лечения рака? Множество пациентов приезжают в раковый центр, проходят краткосрочное лечение и возвращаются домой. И почему она так смиренно отказалась от карьеры и друзей?
«Вы давно уже попали в ловушку, Каролин, сначала это был брак, теперь брак и моральные терзания, — предположил Эрнест. — Или брак против морали?»
Кэрол попыталась выдавить из себя кивок согласия. «О! Потрясающе! — подумала она. — Мне, наверное, стоит броситься на колени».
«Знаете, мне бы хотелось, чтобы вы ввели меня в курс дела, чтобы вы рассказали мне все о себе, все, что, по вашему мнению, я должен знать и что поможет нам понять, в чем суть затруднительной ситуации, в которой вы оказались».
«Нам», — подумала Кэрол. Хм-м-м, интересно. Они такие хитрые. Они так искусно подцепляют нас на крючок. Пятнадцать минут после начала сеанса — и вот уже «мы», «расскажите мне все»; «мы» уже, судя по всему, сошлись на том, что, если мы поймем, в чем суть моей «затруднительной ситуации», это и будет спасением. И ему нужно знать все-все-все. Он к тому же не торопится. И правда, зачем ему торопиться за сто пятьдесят долларов в час? Сто пятьдесят долларов чистыми, между прочим, никаких пятидесятипроцентных предоплат, никаких чиновников, комнаты для переговоров, библиотеки юридического персонала, даже секретаря нет.
Вернувшись мыслями к Эрнесту, Кэрол начала вспоминать свою историю. Правдивость — залог безопасности. Держаться в рамках. Разумеется, думала она, Джастин слишком эгоцентричен, чтобы подробно рассказывать терапевту о жизни своей жены. Чем меньше она будет лгать, тем убедительнее будут ее слова. Следовательно, за исключением того, что вместо юридического колледжа «Браун и Стэнфорд», в котором она училась, Кэрол назвала колледж «Рэдклифф», она просто рассказала Эрнесту о своем детстве, о фрустрированной, ожесточенной матери, преподавательнице начальных классов, которая так и не оправилась от удара, которым стал уход отца из семьи.
Воспоминания об отце? Он бросил их, когда ей было восемь. По словам ее матери, он сошел с ума в тридцать пять лет, влюбился в замызганную хиппушку, все бросил, несколько лет ездил за «Greateful Dead», после чего пятнадцать лет курил марихуану в коммуне хиппи в Сан-Франциско. Еще несколько лет он присылал ей поздравительные открытки на день рождения (без обратного адреса), а потом… ничего. До похорон матери. Тогда он внезапно вернулся, одетый так, словно время повернулось вспять, в поношенную униформу Хейт-Эшбери — стоптанные сандалии, потертые драные джинсы и выцветшую рубашку, утверждая, что только присутствие его жены все эти годы мешало ему исполнять свой отцовский долг. Кэрол отчаянно скучала по отцу, нуждалась в нем, хотела, чтобы он остался с ней, но начала сомневаться в его нормальности, когда во время службы на кладбище он прошептал ей, что ей необходимо немедленно выпустить наружу всю злость к матери.
Все ее иллюзии относительно возвращения отца окончательно развеялись на следующий же день, когда, запинаясь, яростно скребя вшивые космы и наполняя комнату зловонием от своих самокруток, он сделал ей деловое предложение, которое заключалось в том, что она должна передать ему полученное ею небольшое наследство, чтобы он вложил его в центральный магазин Хейт-стрит. Она отказалась. Он начал настаивать, что дом ее матери «по праву» принадлежит ему — пусть не «юридически», но по «закону человеческому», так как двадцать пять лет назад он внес за него первый взнос. Разумеется, она предложила ему удалиться (на самом деле она не стала говорить Эрнесту, что ее предложение звучало так: «Выметайся отсюда, ублюдок»). После чего ей, к счастью, никогда не приходилось с ним встречаться.
Ознакомительная версия.
