выпустить наружу эмоции.
Цапля удивилась, хотя сделала все, чтобы этого не показать.
– Вы постоянно подводите меня к тому, чтобы я признал собственные неудачи и ошибки, – продолжал пациент, – но ни разу не сказали напрямую, какого сами обо мне мнения. Только и повторяете: «Что вы, Жаб, об этом думаете?» да «Как вы, Жаб, себя чувствуете?». Но даже намеком не говорите, как относитесь ко мне, хотя и считаетесь квалифицированным психотерапевтом, что бы этот термин ни означал. А порой даже ведете себя аккурат как мой отец. Знаете, у меня все это уже в печенках сидит!
С этими словами он откинулся в кресле и дерзко посмотрел психотерапевту прямо в глаза.
Воцарилась гробовая тишина.
– И что вы намерены со всем этим делать? – спросила наконец Цапля.
Жаб буквально взорвался.
– Опять вы за свое. Опять вопросы, вопросы и снова вопросы. Позвольте заметить, что они мне уже просто осточертели.
Он посмотрел на психотерапевта с таким видом, будто сам удивлялся своей наглости. В его груди гулко билось сердце, но даже не думало сбиваться с ритма. Он понял, что действительно злится, но при этом всецело держит себя в руках. Еще до него со всей ясностью дошло, что несколько мгновений назад ему удалось совершить поступок исключительной важности, каким-то непонятным образом касавшийся как Цапли, так и его собственного отца.
Если совсем честно, то какую-то частичку его «я» произошедшее очень напугало. Он ведь не только нагрубил Цапле и дал ей отпор, но и в каком-то смысле низверг. Причем все это как-то было связано с его отцом. Он вдруг понял, что ему больше не обязательно играть роль покорного раба. У него есть полное право на самоутверждение, равно как и право говорить все, что думаешь. С другой стороны, он прекрасно понимал, что потом придется разбираться с новой ситуацией, которая неизбежно за всем этим последует. Например, как теперь вести себя с Цаплей?
– Мне жаль, что все так получилось, – сказал он. – Но просить прощения у вас я не собираюсь. Просто уже давно хотел вам высказать все в лицо, а теперь решил, что сейчас для этого самый подходящий момент. Вы меня понимаете?
– Думаю, да, – ответила Цапля. – Вы хотите, чтобы вам отпустили грехи?
– Нет, – возразил Жаб. – Я лишь отстаиваю то, что сказал. На этом, полагаю, наши сеансы можно считать законченными?
– Вероятно, да, – ответила Цапля. – Хотя я бы хотела встретиться с вами еще раз.
– Зачем это? – спросил Жаб. – Я ведь и правда чувствую, что нашей совместной работе пришел конец.
– Так оно и есть, – ответила Цапля. – Вопрос лишь в том, что мы еще не поставили в ней точку. О еще одной, последней встрече я прошу вас по двум причинам. Во-первых, хочу, чтобы вы обобщили все приобретенные здесь познания и решили, что с этим делать дальше. Иными словами, как вы намерены изменить свою жизнь.
– Ладно, с этим я согласен, – сказал Жаб. – А вторая причина?
– Мне кажется, нам стоит осмыслить новые отношения между нами, формирующиеся на данном этапе, и попытаться понять, что произошло.
– Будь по-вашему, – ответил Жаб и тут же добавил: – Спасибо вам, Цапля.
После чего с серьезным видом пожал психотерапевту руку и ушел.
Возвратившись в Холл, Жаб первым делом решил заглянуть в ежедневник. До недавних пор он практически лежал без дела и пользовался Жаб им, разве что когда вносил сведения об очередном сеансе с Цаплей. Однако теперь, когда его общественная жизнь стала налаживаться, записей становилось все больше и больше. Погрузившись в состояние депрессии, незадолго до того, как его обнаружил Крот, Жаб испытал самую жуткую тоску. Время для него тянулось, словно безбрежная пустыня, напрочь лишенная ориентиров и целей. Каждый новый день приносил с собой единственно пустоту, напрочь лишая жизнь смысла. Чтобы хоть как-то упорядочить свое существование, он ежедневно гулял, а сеансы психотерапии стали вехами, пусть даже и самыми незначительными и мелкими, отделявшими одну безликую неделю от другой.
Но со временем он почувствовал себя немного лучше, и все стало постепенно меняться. Порой ему казалось, что набиравшая обороты общественная жизнь отражает собой прогресс в развитии его внутреннего мира. На прошлой неделе, например, он сходил на ежегодное общее собрание крикетного клуба «Бэнксайд», президентом которого его единогласно переизбрали. Подходя и здороваясь с ним, все радовались, что теперь он выглядит гораздо лучше.
Ему подарили новый клубный галстук, выдержанный в лимонно-зеленых, розовато-лиловых и шоколадных тонах, что, с одной стороны, удивило его, с другой – очень обрадовало. Когда он снял старый и надел новый, это встретили возгласами одобрения, наполнив его душу самыми теплыми чувствами. Кроме того, он понял, что все субботы в грядущем сезоне будет посвящать крикету, и внес в ежедневник соответствующий пункт. В пустыне его одиночества вновь стали расцветать цветы. Просмотрев ежедневник, Жаб увидел запись об обеде в отеле «Красный лев» через несколько недель и испытал радостное предвкушение. Приглашение Крыс прислал ему только вчера, указав, что обед намечается «праздничный». Не зная толком, по какому поводу торжество, Жаб позвонил ему и спросил, что они собираются отмечать. К его величайшему изумлению, тот ответил: «Как что? Твое выздоровление, конечно же, там соберутся буквально все!»
Но больше всего о смене Жабом жизненной позиции свидетельствовали записи из категории «Мои новые начинания». Раньше он считал, что в принципе не совместим с работой, главным образом из-за детских и юношеских страхов перед трудом на пивоварне по принуждению отца. Но, поразмышляв над своими сеансами с Цаплей, Жаб понял, что для дальнейшего улучшения и развития ему необходима цель, а для цели требуется работа. Доставшееся в наследство состояние слишком долго ограждало его от необходимости трудиться, подрывая внутренние силы и ресурсы, будто у спортсмена, позабывшего о тренировках. Однако теперь он чувствовал себя совсем иначе – ему хотелось вступить в борьбу и одержать победу!
Постепенно и неторопливо Жаб стал строить планы на будущее, что в итоге привело к встрече с парой старых знакомых, теперь работавших в Сити. Кроме того, он сходил к представителям банка, всегда обслуживавшего интересы их семьи, впервые за все время внимательно присмотрелся к счетам и понял, в сколь плачевном состоянии находились Жабо-Холл и его владения.
Все это сподвигло его задуматься, чем ему в действительности хотелось бы заниматься. Постепенно в голове сформировалась мысль: он должен открыть собственное дело!
Когда ему позвонила Цапля, к его удивлению попросив перенести следующий сеанс на более поздний срок, он даже не расстроился. Та извинилась и предложила встретиться
