Ознакомительная версия.
Впрочем, следует заметить, что подобного досадного недоразумения, обусловленного самой природой содержательности, не смогла избежать и западная философия. Не отрицая, например, достоинств работ И. Канта, трудно не испытать чувства недоумения, когда мы сталкиваемся с таким размышлением философа: да, мы не можем познать такие вещи, как «душа», «Бог» или «бессмертие», вместе с тем ничто не мешает нам практически поступать так, как будто бы они существуют, и тогда наша вера в них эквивалентна знанию. Но в таком случае невольно встает вопрос – а какова надобность в такой вере? Чтобы поступать соответствующим образом? А зачем поступать соответствующим образом?… Размышления о возможных выгодах и рисках, связанных с подобным выбором, кажутся по меньшей мере странными, поскольку сказать, что нечто как бы и есть, но как бы его и нет, – так же нелепо, как приносить жертвы, понимая, что в них нет никому нужды. Идеализм – всегда идеализм, называет ли он свои идеалы или лишь предполагает их, или если даже если он отрицает их, но следует им. Критерий всегда один: наличие или отсутствие за красочной содержательностью действительной сущности, в последнем случае любые уловки – пустая трата времени и сил.
Однако, было бы ошибкой думать, что речь идет о чисто философской коллизии, эта учесть не миновала и обычных людей, чрезвычайно далеких от философии. Найти определение для ощущения, наполнить его содержанием – значит дать затеряться сути за фасадом грубой внешней формы. Так называемые «религиозные переживания» свойственны каждому человеку, только один расценивает их как нравственные чувства, другой считает чувством эстетическим, третий воспринимает духовным явлением, а четвертый спишет на счет воображения. Результат этого опредмечивания всегда один – потеря опредмеченного. Оно ускользает, как вода сквозь пальцы, хотя ладони еще долго будут чувствовать влагу. Содержательная оболочка будет зависеть от избранного идеала, и в этом не было ничего плохого, если бы принятый на вооружение идеал не стал бы диктовать правила игры собственным содержанием. Содержательность порождает содержательность – таково правило.
Содержательность проявляет себя в любой сфере – и в вопросах религии, и в вопросах, например, сексуального поведения. И в любой из них содержательность сослужит дурную службу, превращая естественное в нарочитое или извращенное. На поле содержательности, а все наши роли среднего и внутреннего контура содержательны, причем именно в них (в этих контурах) мы и функционируем, содержательное порождает само себя, приобретая причудливые, а то и вовсе уродливые формы.
В мире идей, который по определению содержателен, из двух общих соображений может быть выведено неограниченное множество целых теорий. Здесь не действует механизм «естественного отбора», а принцип третьего, описанный в новой методологии, напротив, работает без сбоев: две вещи порождают третью, эта третья с каждой из двух первых порождает еще две, эти две – каждая с тремя предыдущими, и так они множатся в прогрессии, а работающих систем выбраковки ошибочных, ложных или просто пустых ассоциаций в этом пространстве не предусмотрено. В мире идей нет ни «естественных врагов», ни «агрессивной окружающей среды», к которой следует приспосабливаться, а потому здесь ничто не мешает уживаться противоречивым установкам. По сути, они «бестелесны» и не имеют никакого непосредственного отношения к реальности, а потому безответственны.
Итак, в нас самих, в нашей содержательности, в опыте составляющих нас ролей любое наше влечение, свободное изначально от любых моральных притязаний, зависимостей и предрассудков, теряет свою природную чистоту, претерпевает одно превращение за другим и, в итоге, становится убогой, подчас, потребностью, которую и удовлетворить-то нельзя, поскольку она обращена теперь не к реальности, а к некой не существующей в природе содержательности (как пример – «идеальный сексуальный объект», являющийся целиком и полностью болезненной невротической фантазией).
Теперь вернемся к тому, что представляют собой индивидуальные отношения. Это несодержательные, сущностные отношения. Сущность одного человека тяготеет к сущности другого, они влекутся друг к другу. Вот как символически Платон описывает это движение души в диалоге «Федр»: «Глядя на красоту юноши, она принимает в себя влекущиеся и истекающие оттуда частицы, – недаром это называют влечением: впитывая их, она согревается, избавляется от муки и радуется. Когда же она вдалеке от него [возлюбленного], она сохнет: отверстия проходов, по которым пробиваются перья, ссыхаются, закрываются, и ростки перьев оказываются взаперти. Запертые внутри вместе с влечением, они бьются наподобие пульса, трут и колют, ища себе выхода – каждый росток отдельно для себя, – так что душа, вся изнутри исколотая, мучается и терзается, но все же, храня память о прекрасном, радуется»70. Но стоит этим двоим выйти из реальности индивидуальных отношений, как они окажутся в поле содержательности, способной исказить этот опыт до неузнаваемости. Появятся, возможно, чувства вины, тревоги, зависимости, неопределенности.
Что остается в содержательности от реальности индивидуальных отношений? Платон показывает, что мы уже сами по себе не способны к непосредственному выражению нашего чистого влечения (речь идет не о содержательных инстинктах, а о несодержательных интенциях). Влечение, заложенное в нас потенциально, то есть несодержательно, Платон уподобляет «божественному неистовству». И для реализации этой несодержательной интенции она должна вырасти. Платон сравнивает этот рост с растущими крыльями, предупреждая, что на пути этого роста будут и трудности, и кризисы. Следует лишь добавить, что содержательно воплощенная интенция – это всегда не то, чем она была изначально. Даже в лучшем случае, как картина гениального художника всегда отличается от того образа, которое породило его творческое воображение.
Продолжая опираться на Платона, отметим, что, развивая идею отношений между двумя, он подводит их итог таким образом. Тем, у кого сложились эти глубокие отношения (мы называем их индивидуальными), в целом, не страшна содержательность: «Ведь нет такого закона, – говорит Платон, – чтобы сходили во мрак и странствовали под землей те, кто уже вступил на путь поднебесного странствия, – напротив, им назначена светлая жизнь и дано быть счастливыми, вместе странствовать и благодаря любви стать одинаково окрыленными, когда придет срок». Но сохранить эти отношения вне содержательности – это высшая ценность: «После смерти, став крылатыми и легкими, они одерживают победу в одном из трех поистине олимпийских состязаний, а большего блага не может дать человеку ни человеческий здравый смысл, ни божественное неистовство»71.
Этот вопрос подробно рассматривается в психоанализе и определяется как «позитивный перенос»: «Термин “позитивный перенос” является коротким названием для описания реакций переноса, которые состоят преимущественно из любви в любой ее форме или из любых ее предвестников и дериватов. Несексуальные, неромантические, мягкие формы любви способствуют формированию рабочего альянса. Я здесь имею в виду чувства, близкие к симпатии, доверию, уважению в особенности»72.
И, наконец, еще один плацдарм, который частенько стремится занять содержательность, как только дело доходит до индивидуальных отношений: создание дополнительных идеалистических образований, поверх переживаемого опыта. Этим, в частности, «грешит» трансперсональная психология. Попытки К. Юнга всюду найти архитипические образы, и проекции на взрослую жизнь «базальных перинатальных матриц» С. Грофа, и многое другое из этой области нельзя назвать близким реальности. Разнообразные: «надличные я», «высшие я», «внешние объединяющие центры» и прочие абстракции – не более чем лишние интеллектуальные надстройки, не проясняющие сути дела, но позволяющие достаточно просто (тому же психосинтезу) объяснить любой феномен, с которым мы встречаемся в реальности индивидуальных отношений. Но объяснение ничего нам не дает, да и не может дать – это наш довесок к реальности, а не сама реальность. Более того, когда мы слишком увлекаемся этим довеском, нам уже и не до реальности, которая, как и прежде, непонятна, анонимна и молчалива. Такой содержательной оберткой мы, конечно, можем с ловкостью манипулировать, но лишь в угоду собственному сознанию, подпитывая таким образом иллюзию познавательной деятельности, но это и на шаг не продвинет нас в нашем познании.
Второй важный вопрос этой темы – необходимость поддержки, без этого встречного движения человеку трудно, а зачастую просто и невозможно достичь реальности индивидуальных отношений. Неслучайно, такое значительное место в религиозной традиции, особенно восточной, уделяется институту наставничества. Подчас, это обстоятельство считается очень значительным, и доктрина утверждает, что без духовного Учителя, Мастера никакое внутреннее развитие «искателя истины» невозможно. Впрочем, как мы уже говорили, многое зависит от выраженности самоактуализирующейся тенденции, многое от банальных внешних обстоятельств, многое зависит и от воспитания, и от склонности к стереотипному мышлению, и от других обстоятельств. И в каждом из этих случаев нужна своя специфическая поддержка, свой специфический механизм помощи. Но в основе это всегда два человека, один из которых предлагает индивидуальные отношения, а другой, как правило, не осознавая того, находится в состоянии поиска этих отношений. Если нет первого человека, то мы можем говорить о том, что поддержка не оказывается, что, впрочем, не исключает эффекта, но крайне его затрудняет.
Ознакомительная версия.
