И еще:
«Трехликий Бог - венец всему.
Его могучей силой Сотворена Вселенной суть…»
Если моралью Гештальт-терапии является аутентичность и неманипуляция (собой или другим), то тренировка осознанности, по определению Симкина - это «Я и Ты, здесь и сейчас». Другими словами, это практика осознанности в отношении (хотя иногда это может быть и отношением со своим внутренним «я»). В этом она отличается от буддистской практики медитации или Випассаны, которая в своей основе является практикой осознания в изоляции. Являясь тренировкой осознанности (седьмой ипостасью Восьмеричного Пути Будды), т.е. трансперсональным процессом, практика осознания в отношениях может быть характеризована, как и вся Гештальт-терапия в целом, привнесением трансперсонального в межличностное, интерперсональное.
Культивация осознания «сейчас и теперь» в Гештальт-терапии идет рука об руку с другим вопросом, выделяемым традиционными психологиями, буддизмом в частности. Назовем это открытостью: знание того, что нам дано здесь и сейчас в наших полях переживаний, задействует основной жест позволения - неугнетаемое принятие переживания, которое, можно сказать, в свою очередь задействует отказ от стандартов и ожиданий. И поскольку такая открытость вскрывает ментальное содержание, она находится, опять-таки, в трансперсональной сфере. Она выражается в Гештальт-терапии по-разному, иначе, чем предписание быть осознанным без самоманипуляции. Сюда относится то, что Фритц Перлс называл (вслед за С.Фридландером) «творческая индифферентность». Под этим он понимал способность оставаться в нейтральной позиции, абстрагируясь от концептуальной и эмоциональной полярных противоположностей в ежеминутной игре осознания. Перлс представлял замечательные возможности творческой индифферентности для психотерапевта, способного оставаться на нулевой точке, не будучи вовлеченным в игры пациента. В нулевой точке я вижу отказ Гештальт-терапевта от вовлеченности в самом разгаре участия: в этом не только источник силы, но и его единственная самоподдержка.
Другим аспектом открытости в Гештальт-терапии, вне принятия переживания и отказа от попыток контроля его содержания, является принятие не-переживания: принятие «ничто». Этому Перлс придавал такое значение, что описывал успешный терапевтический процесс, как процесс, «ведущий от стерильного вакуума к вакууму плодородному». Под «ничто» он имел в виду «ни-что», т.е. неясную недифференцированную осознанность; говоря о плодородном вакууме, он подразумевал, что быть запанибрата с такой недифференцированной осознанностью означает иметь основу или фундамент для здоровой формации личности с ясным осознанием здесь и сейчас. Нередко Гештальт-терапевт может наблюдать последовательность ничто- психологический взрыв, похожий на частичную смерть,- возрождение, и хотя Перлс прекрасно понимал, что «умереть и возродиться не легко», это было именно тем трансперсональным процессом, в котором он видел суть терапии и даже смысл жизни. Его полнейшая вовлеченность в этот процесс отражена на картине, выполненной маслом, которую он оставил после себя: автопортрет, где он обнимает свой скелет.
Гештальт-терапия делит с буддизмом (и другими духовными учениями) не только предписания добродетельных отношений и культивацию осознания, осознанность боли и смерти в частности; она также делит с древними прототипами свое олицетворение неистового гуру, буравящего и топчущего человеческое эго. Гессе отмечал, что есть учителя, внешне сострадающие, и учителя, чье сострадание говорит через удары палкой. Фритц, подобно архетип-ному учителю Дзена, держит в руках палку: он был мастером эго-редукции еще до того, как Оскар Ичазо ввел этот термин, его последователи культивировали такую способность как само собой разумеющееся, о чем мы и не задумываемся как о технике.
Фритц походил скорее даже не на учителя Дзена, а на первобытных трансперсональных индивидов и лекарей - на шаманов. Шаманизм - это тоже одна из ролей Гештальт-терапевта: именно так он направляет переживания, являясь проводником сознания. Это также является ролью тех, кто работает с телесным осознанием, с фантазией или направляемой медитацией; можно сказать, что современная терапия - это развитие шаманистического стиля во многих смыслах. Что делает роль Гештальт-терапевта особенно шаманистской - это его многогранность, характеризуемая органичностью чувственности, эмоциональности, познания, взаимодействия и воображения, сознательности, наконец.
Кроме этой роли направляющего переживания, Гештальт-терапевт несет на себе в большей или меньшей степени влияние Фритца Перлса, а Фритц был шаманом не просто по своей роли, он был шаманом в интуиции, в своей научно-артистической ориентации, в комбинации силы и простоты, в изобретательности подходов и в нарушении традиций, в своей фамильярности с чертями и с ангелами и, может быть, что более важно, в своей Дионисианской рассудочности и в склонности подыграть. Наверное, он не был шаманом только когда писал о себе, как о «на 50 % божьим сыне с на 50 % сукиным сыном».Трансперсональное в интерперсональном.
Глава вторая. Гештальт и Медитация - а также другое… [69]
Когда несколько дней назад Джо спросил, о чем я буду говорить, я, в свою очередь, задал ему вопрос: «А можно мне говорить не о чем-то одном, а о многом?» Он согласился, и теперь я благодарен ему, что из беседы получилась целая серия мини лекций.
Когда меня пригласили провести эти беседы с вами, у меня появилась идея прочесть отрывки из первой главы завершенной в 1970 году и потом потерянной книги, в которую входила недавно опубликованная «Техника Гештальт-терапии». Так получилось, что у меня сохранилась копия под копирку этой главы, когда машинописный оригинал книги был отдан на ксерокопирование и там утерян, хотя часть его была опубликована Орнштейном в его антологии «Естество и Человеческое Сознание». Мне хотелось поделиться некоторыми своими выводами в дополнение к материалам о технике. Уже само заглавие скажет вам, почему: «О главенстве отношения и о передаче переживания». Однако мне не хочется начинать представление материала с чтения, в особенности уже известного, поэтому я обращаюсь к другой своей идее.
Мне пришла мысль, в связи с данным приглашением, дополнить вышедшую отдельно книгу по технике. Как вы, вероятно, знаете, книга оканчивается главой «Техника интеграции», где я рассказываю о таких вещах, как проецирование, внутриличностные столкновения, инсценировка субличности.
Мне всегда эта глава казалась незаконченной, и теперь, благодаря приглашению, я попытаюсь ее закончить. Должен сказать, мне всегда что-то мешало, то занятость, то лень.
Однако позвольте мне поговорить теперь о нашем предмете. Как вы знаете, внутриличностные столкновения часто принимают форму столкновения «обвинителя» и «обвиняемого», или сверхэго с подэго. Мне нравится терминология Фритца, она предлагает описательный характер терминов вне зависимости от выводов теории инстинктов и использует признание реактивного («анти-обвинитель») аспекта «обвиняемого». Однако не стоит придавать большого значения терминологии. Очевидно, что расхождение во мнениях аналитиков по поводу терминологии столь же полярно, как и при рассмотрении взаимоотношений родителя и ребенка.
Так вот, когда вы выполняете подобные столкновения, иногда в результате получается, что подсущность старается избавиться от своего противника. «Обвиняемый» говорит: «Иди к черту»,- и проблема вроде бы решена. Я полагаю, что это лишь временное решение, это выражение ре-баланса психики. И я не верю, что такое решение окончательно. Я верю больше в интеграцию личности, чем в это: то есть в достижение функционирования, в котором энергии, кристаллизованные в подобных конфликтующих сущностях, сливаются вместе.
Приглашение расколотых надвое личностей в одном индивиде к разговору друг с другом, безусловно, является шагом к интеграции, и этому много примеров. Однако наиболее важным в психотерапии вопросом является то, как мы реализуем интеграцию. Вместо того, чтобы разбирать эту проблему на техническом уровне, давайте здесь и в других случаях обратимся к ее пониманию и отношению, к тому, что делать, а не как делать. Здесь большую роль играет уже сама цель интеграции, осознав ее, нам легче выбрать ту или иную технику, в зависимости от намерения. Я часто пользуюсь аналогией: «Представьте, что вам обоим суждено навсегда жить в одной лодке, вы навсегда заключены в. одно тело. Можно ведь договориться? Можете придумать, как вам облегчить свою жизнь друг с другом?» Если, когда агрессия и боль уже обсуждены, вы предположите, что обвинитель и обвиняемый будут навсегда скованы одной цепью или что им придется всю жизнь прожить в одной комнате, это может внести интеграционную ориентацию в их диалог.
