близким друзьям, что жизнь ему надоела; хотел бросить службу и принять участие в африканской войне, которая, вообще говоря, его ничуть не касалась [162]; блестящий наездник, он стал избегать верховой езды, где только возможно. Наконец перед скачками, от участия в которых он не мог уклониться, он заговорил о дурных предчувствиях; что удивительного при таком состоянии в том, что эти предчувствия сбылись? Мне скажут, что и без того понятно – мол, человек в такой нервной депрессии не может управлять лошадью столь же твердо, как в здоровом состоянии. Вполне согласен, но механизм моторной заторможенности, вызываемой нервозностью, я нахожу здесь именно в подчеркнутом намерении самоубийства.
Шандор Ференци из Будапешта передал мне для публикации историю анализа одного очевидно случайного увечья, полученного при стрельбе. Сам он объясняет эту историю как неосознанную попытку самоубийства. Я целиком разделяю и поддерживаю его точку зрения.
«Й. Ад., 22 лет, подмастерье-плотник, обратился ко мне 18 января 1908 г. за консультацией. Он хотел узнать, возможно и нужно ли удалять пулю, засевшую в его левом виске 20 марта 1907 г. Не считая периодических, не слишком сильных головных болей, он чувствовал себя превосходно, а врачебное обследование не выявило вообще никаких следов, кроме характерного черного от пороха пулевого шрама на левом виске, поэтому я стал отговаривать его от операции. На вопрос об обстоятельствах дела он пояснил, что ранил себя случайно. Он играл с револьвером брата, думая, что оружие не заряжено; прижал револьвер левой рукой к левому виску (он не левша), нажал на спусковой крючок, и раздался выстрел. В револьвере было три патрона. Я уточнил, с чего ему вздумалось взяться за револьвер. Он ответил, что близилась пора медицинского освидетельствования для военной службы; накануне вечером он взял оружие с собой в гостиницу, опасаясь потасовок среди новобранцев. На осмотре его признали негодным из-за варикозного расширения вен, и он сильно стыдился диагноза. По возвращении домой он сел играть с револьвером, но не собирался причинять себе вред. На мой вопрос, доволен ли он своей жизнью в целом, юноша вздохнул и поведал историю своей любви к девушке, которая тоже его любила, но все равно бросила. Она эмигрировала в Америку из-за жажды денег. Он хотел последовать за нею, но родители его не отпустили. Его возлюбленная отбыла 20 января 1907 года, за два месяца до несчастного случая. Несмотря на все эти подозрительные совпадения, пациент упорно настаивал на несчастном случае. Однако я нисколько не сомневаюсь в том, что небрежность в обращении с оружием – он не удосужился убедиться, что револьвер не заряжен, – а также нанесение себе увечий были обусловлены психически. Он все еще находился под угнетающим воздействием несчастной любви и, очевидно, хотел “все забыть” в армии. Когда лишился и этой надежды, то стал забавляться с револьвером, то есть предпринял бессознательную попытку самоубийства. Оружие в левой, а не в правой руке убедительно свидетельствует о том, что он и вправду лишь “играл”, сознательно вовсе не желал покончить жизнь самоубийством».
Другой анализ явно случайного самокалечения – им я обязан наблюдателю (Ван Эмден [163], 1911) – вполне соответствует пословице «Не рой яму другому, не то сам в нее попадешь».
«Фрау Х. – из хорошей семьи среднего достатка, замужем, имеет троих детей. Она действительно страдает от нервов, но никогда не нуждалась в энергетическом лечении, так как вполне способна справляться со своим недугом сама. Однажды она повредила себе лицо, и история выглядела поразительной; по счастью, беда оказалась временной. Произошло все следующим образом. Она споткнулась о кучу камней на ремонтируемой улице и ударилась лицом о стену дома. Кожа была изрядно поцарапана; веки посинели и отекли. Опасаясь последствий для глаз, она обратилась к врачу. Успокоив ее на сей счет, я спросил: “А как вы ухитрились так упасть?” Она объяснила, что прямо перед несчастным случаем предупредила мужа, страдавшего на протяжении нескольких месяцев от болезни суставов, чтобы он был осмотрительнее на этой улице, и прибавила, что вообще довольно часто с нею в подобных обстоятельствах удивительным образом происходит именно то, от чего она предостерегала кого-то другого.
Я не удовлетворился ее ответом и спросил, не хочет ли она рассказать мне еще что-нибудь. Да, как раз перед падением она заметила в лавке на другой стороне улицы привлекательную картину, которую тут же захотела купить для украшения детской. Пошла прямиком к лавке, не глядя под ноги, споткнулась о груду камней и, падая, ударилась лицом о стену дома, причем не сделала ни малейшей попытки прикрыться руками. Намерение купить картину тут же было забыто, и она как можно быстрее вернулась домой. “Но почему вы не смотрели под ноги?” – “Понимаете, это, возможно, было наказание за тот эпизод, о котором я поведала вам по секрету”. – “Неужели это вас так заботило?” – “Да, я сильно жалела, считала себя злодейкой и безнравственной преступницей, и это событие занимало все мои мысли”.
Имелся в виду аборт, который она сделала с согласия мужа, так как из-за их финансового положения пара не хотела обременять себя новыми детьми. Выполнила аборт какая-то повитуха, а последствия пришлось улаживать уже врачу.
“Я часто упрекаю себя и думаю – ты же убила своего ребенка; с самого начала я боялась, что такой поступок не останется без наказания. Теперь, когда вы заверили меня, что с моими глазами все в порядке, мой разум успокоился: значит, я уже достаточно наказана”.
Следовательно, этот несчастный случай был самоистязанием – во‑первых, в искупление преступления, а во‑вторых – ради избавления от неведомого наказания, возможно, гораздо более сурового, которого она страшилась добрых несколько месяцев. В миг, когда она устремилась в лавку, чтобы купить картину, воспоминание о недавнем эпизоде – вместе со всеми страхами, которые уже довольно сильно укоренились в ее бессознательном, когда она предупреждала мужа, – возобладали в ее памяти. Быть может, здесь подойдут приблизительно такие слова: “Зачем тебе украшение для детской? Ты же погубила своего ребенка! Ты убийца. Наверняка тебя ждет страшная кара!”
Эта мысль не достигла сознания, но все же воспользовалась ситуацией, которую я определил бы как психологический момент, и женщина ненавязчиво наказала себя с помощью груды камней, которая попалась ей на пути. Вот почему она даже не вскинула рук, когда падала, и вот почему она не испугалась всерьез. Вторым же, причем менее, полагаю, важным фактором в этом несчастном случае, было, несомненно, самонаказание за бессознательное желание избавиться от мужа, которого следует признать соучастником совершенного преступления. Это желание проявилось в совершенно ненужном
