не просто выражение боли и крик о помощи, как принято считать, а по-своему мощное средство выживания и самовыражения.
10
Скай. Разговоры через кожу
Когда мы приблизились к камере, новой пациентки не было видно. Я различила лишь бесформенную массу под серым постельным бельем — тело, которое можно было бы вообще не заметить, если не приглядываться. Согласно протоколу, я ждала снаружи, пока надзиратель постучал, вошел и назвал имя Скай. Когда ответа не последовало, он подошел ближе к кровати и сунул руку под одеяло — не для того, чтобы разбудить ее, а чтобы осмотреть. Надзиратель проверял одно: есть ли на шее Скай перевязка, которую девушка неоднократно затягивала, иногда по несколько раз в день. Она делала это достаточно туго, чтобы оставить кровоподтеки, но в то же время не слишком сильно — чтобы можно было дышать. Мужчина ничего не сказал, но быстро обнаружил, что искал, и достал из кармана инструмент, чтобы перерезать резинку, которую заключенная туго завязала вокруг шеи. Пациентку, с которой я пока не успела познакомиться, все еще частично закрывало одеяло. Я услышала тихий вскрик протеста и мучения, но сопротивляться девушка не стала. Это были бессловесный танец боли и порядок действий, хорошо известный обеим сторонам, свидетельницей которых я не раз становилась.
Это краткое описание той сцены, которая часто встречалась мне как в начале карьеры тюремного психолога, так и на последнем месте работы. Большое количество людей, которые страдают от психических расстройств или психологических травм и живут рядом друг с другом в условиях жесткого контроля, создает особую и нередко тревожную обстановку для тех женщин, с которыми я работаю. Находясь в окружении других людей с похожими или более тяжелыми состояниями и зная, как механизм власти будет реагировать на различные раздражители, мои пациентки сталкиваются не только с реальностью собственного заболевания или дистресса, но и с условиями жизни, которые могут активно усугублять их. Порой акты самоповреждения становятся единственным доступным способом заявить о себе и попросить о помощи. Их может спровоцировать действие сокамерника или другого заключенного, которое воспринимается ими как приглашение к соревнованию. Иногда самоповреждение превращается в эффективный способ передать информацию о неудовлетворенных потребностях, которая требует немедленного реагирования. В таких случаях женщины могут начать копировать друг друга и конкурировать за заботу. В стенах тюрьмы окружающая обстановка бывает столь же значимой, как травмы и психологическое состояние отдельного человека.
Как только Скай развязали и освободили от перевязки, мы перешли в кабинет, чтобы провести первую сессию. Мне впервые удалось хорошенько ее рассмотреть, но вскоре она свернулась во что-то напоминающее шар, сидя на стуле: она отвернулась — и прямо на меня были направлены кроссовки без шнурков. Мне пришлось обратиться к записям, чтобы удостовериться, что девушке на самом деле было 23. Из-за худощавой фигуры она легко могла сойти за подростка. До нападения при отягчающих обстоятельствах, которое привело к тюремному заключению, она была бездомной и до сих пор производила впечатление человека, который, возможно, спал на улице. Бледная кожа подчеркивала темные синяки на шее от многочисленных перевязок, которые она делала. Даже когда у Скай отобрали очевидные варианты для повязок вроде шнурков, девушка находила способы смастерить их из подручных материалов: резинок от белья, тряпок для уборки или лоскутов, оторванных от простыни.
Моя работа в тюрьме в качестве психолога-консультанта направлена в первую очередь на тех, кто относится к категории преступниц повышенного риска: женщин, чьи сложные случаи и истории требуют интенсивного психологического подхода. Параллельно я работаю с персоналом, который ежедневно с ними взаимодействует. Я также оказываю поддержку заключенным, которые, как считается, представляют значительный риск для самих себя. Скай была одной из девушек, направленных ко мне в рамках недавно введенной «Стратегии работы с самоповреждениями» — программы, в разработке которой я принимала участие. Стратегия должна помочь сотрудникам тюрьмы, работающим непосредственно с заключенными (в том числе надзирателям, медсестрам и управляющим), понять, что лежит в основе поведения женщин, которые наносят себе частые или серьезные повреждения, какой цели служат эти действия и есть ли прогресс при лечении. Это была попытка расширить институциональную реакцию на самоистязания, которая до сих пор жестко фокусировалась на количественной оценке поведения заключенного, а не на изучении триггеров и травм, которые могли бы его объяснить. Наш новый подход заключался в том, чтобы задействовать сотрудников тюрьмы всех уровней и рассматривать человека в целом, а не только характер его самоповреждений, выработать понимание, которое можно было бы распространить и использовать в работе с персоналом.
Я с энтузиазмом относилась к более комплексному плану, однако в то же время у меня были сомнения по поводу того, как он будет реализован в специфической и искажающей обстановке тюрьмы. Сотрудники в целом поддерживали более широкий подход, однако на практике мне приходилось больше фокусироваться на работе с заключенными и особенностями их поведения, а это влекло за собой риск того, что в результате женщины станут более одержимы самоповреждениями. Скай понимала, что на ней испытывают новый подход из-за недавнего акта селфхарма, поскольку за ней закрепилась слава заключенной, которая чаще других причиняла себе вред. Изначально девушка заняла оборонительную позицию по отношению ко мне, но из записей следовало, что ей нравилось работать с медицинским и духовным персоналом тюрьмы. Я хотела помочь Скай разобраться с тем, что подталкивает ее к самоистязанию, но в то же время переживала, что вместо прерывания цикла порезов и связывания мы добьемся обратного эффекта. Наши встречи могли укрепить в ее сознании связь между самоповреждениями и заботой, а также мысль, что только связывание себя поможет ей получить желаемое признание и общение.
При работе с каждым новым пациентом возникает беспокойство по поводу того, как пройдет психотерапия, насколько восприимчивым будет человек и есть ли шансы на успех. В случае со Скай я волновалась еще больше: не из-за того, что не смогу ей помочь и она останется в мире, где селфхарм — единственный выход, а из-за того, что наше взаимодействие может ей навредить. Работая с человеком из группы риска в нестабильной обстановке, я испытывала опасения, хотя и считала, что мы поступаем правильно, участвуя в этом процессе.
Согласившись на позицию в тюрьме, я завершила карьерный цикл, ведь моей первой работой была как раз должность клинициста в мужской тюрьме максимально строгого режима Белмарш. Во многих отношениях тюрьма Белмарш заложила фундамент моей карьеры. Там я узнала о тяжелом жизненном опыте, который часто лежит в основе агрессивного или нестабильного поведения, о жестоком
