сказываются на нас, оказывая гораздо большее влияние на нашу жизнь, чем мы думаем. И это не паранойя – предполагать, что кто-то другой знает и следит.
Исторический ответ на эпоху перемен
Как же можно тогда отыскать свой путь в этот период межвременья, не имея четкой карты, надежных концепций и общественной поддержки? Именно с этой дилеммой столкнулся молодой Юнг в своей собственной культуре, в своей семье и в самом себе, вступив во взрослую жизнь. Когда Юнг задал своему отцу-священнику вопрос, почему тот верил в то, что он проповедовал, он получил в ответ лишь фразу: «Я просто верю». Когда Юнг обратился к своей эмоционально нестабильной матери, она предложила ему в ответ спиритический сеанс, магический канал в «потустороннее». Вдали от своего дома, наедине с собой он говорил: «Когда я думаю об отце, я думаю о бессилии; когда я думаю о матери, я думаю о ненадежности». Как далеко в этом буреломе выбора и ценностей, с которым все мы сталкиваемся, может пройти человек, имея лишь бессилие и ненадежность в качестве своего якоря? Неудивительно, что Юнг искал другой путь.
Внутри каждого из нас скрыта глубокая психологическая устойчивость, управляемая неким локусом знаний, не зависящим от сознания нашего эго.
Со временем Юнг пришел к выводу, что внутри каждого из нас скрыта глубокая психологическая устойчивость, управляемая неким локусом знаний, не зависящим от сознания нашего эго, центром, порождающим наши сны, чтобы улучшить нас, симптомы, чтобы бросить нам вызов, и идеи, чтобы нас вдохновить.
Его взгляд строился не на любительской вере в импульсы или увлеченности психологическими комплексами, это было долгое, терпеливое, смиренное внимание к психе, или душе, и ее изменениям на тончайшем уровне.
Исследования Юнга происходили в контексте культурных перемен и перестановок. В то время как он пытался проникнуть в самую глубь человеческой души, бо́льшая часть Европы была погружена в масштабное кровопролитие, последствия которого сказываются на нас столетие спустя. Одним из таких последствий стала последовавшая вскоре еще более разрушительная война. В своей речи в Лондоне в 1939 году Юнг отметил, что именно разрыв связи человечества с чем-то божественным и непостижимым и является причиной существующих проблем:
«[Люди] просто устали от всего, устали от этой банальной жизни и потому жаждут новых ощущений. … Они поголовно радуются войне, говоря: «Слава богу, наконец что-то произойдет, что-то большее, чем мы сами» [13].
В своей повести «Падение» Альбер Камю отмечает, насколько взволнованны и довольны все, когда в округе происходит непристойный скандал, особенно если он связан с убийством. Он выдергивает каждого из беспощадной, порождающей скуку рутины жизни, которая омертвляет душу. Насилие привлекает потому, что оно разрушает удушающую, монотонную, предсказуемую обыденность. Последние слова Юнга – «что-то большее, чем мы сами» – отражают человеческую жажду чего-то большего, чем мир, связанный по рукам и ногам нашим эго. За всем этим, продолжает Юнг, скрывается «ужасный страх одиночества».
Считается, что наши предки жили в те времена, когда символы их племени на чувственном уровне связывали их с трансцендентным Другим – будь то космос или боги. Они выступали связующим звеном с порождающей и разрушающей природой, с принадлежностью роду, с самостью и ее величайшими загадками. Как известно, эти эмоционально заряженные связи были разорваны, оставив человека наедине с самими собой или социальными паллиативами, придуманными эпохой. Теперь, если нам не хватает ощущения взаимосвязи с нашей собственной душой, мы вполне можем погрузиться в жизнь незнакомых людей, которых считаем даже знаменитостями – тех, кто, возможно, не совершил ничего примечательного, но просто известен тем, что известен. Наш универсальный план исцеления этого разрыва с собственной душой – это «отвлечение внимания»: последние новости («чем больше крови, тем интересней»), громкие скандалы или неотвратимые несчастья любого происхождения. Кроме того, у нас есть фармацевтическая промышленность, выпускающая лекарства от всех, даже еще не существующих болезней, в надежде, что им найдется применение не по назначению, а вместе с этим и дополнительная экономическая выгода.
Провозглашая смерть Бога, Ницше не делал ни теологических, ни метафизических утверждений. Он говорил с психологической точки зрения, поскольку, наблюдая за окружающими, он воспринимал религиозных людей как унылых, шаблонно мыслящих, настороженных, робких душой и лишенных энергии личностей. Ницше верил, к примеру, что такая религия, как христианство, выживет только в том случае, если вернется к восприятию Иисуса как экзальтированного бога виноделия. Он мог поклоняться только «танцующему богу». Ницше высоко ценил роль той энергии, которая через осмысленное занятие души пробуждала наш дух. Но что происходит, когда душа ничем не занята?
В 1958 году, в эпоху всеобщего конформизма и банальности (я знаю, потому что был там), теолог Пауль Тиллих написал эссе под названием «Потерянное измерение в религии», опубликованное в The Saturday Evening Post. В нем он отметил:
«Это значит, что человек потерял ответ на вопрос: в чем смысл жизни? Откуда мы пришли, куда идем? Что мы будем делать, кем станем за короткий промежуток времени между рождением и смертью? На такие вопросы не отвечают, их даже не задают, если теряется «измерение глубины». Именно это и произошло с человеком в нашу историческую эпоху. Он потерял смелость задавать такие вопросы с бесконечной серьезностью, как это делали предыдущие поколения, и он утратил мужество получать ответы на эти вопросы, откуда бы они ни исходили» [14].
В этом глобальном желании компенсировать разрыв с энергиями Вселенной, который мы переживаем, в какофонии отвлекающих факторов и новостей мы все знаем, что нам чего-то не хватает и что-то болит в наших душах и стремится к воссоединению с чем-то большим, чем мы сами.
И в этом суть. Боги ушли, оставив нас наедине с самими собой, и это не работает. Мы усердно продолжаем заниматься отрицанием, убеждать себя в собственных заблуждениях, хвататься за тысячи отвлекающих, ошеломляющих, вызывающих привыкание, соблазнительных планов спасения, которые оставляют нас снова одних, одиноких и тоскующих по чему-то большему.
Наш вызов в период межвременья
За последние несколько лет многие люди спрашивали меня: «Как вообще можно жить в такое время, как наше?» Они чувствовали себя подавленными от одной только мысли о том, что на смену общественному договору, устанавливающему рамки уважения, взаимодействия, честной игры и образованности, пришел цинизм, коррупция и деградация ценностей. Ответ на их вопрос прост: «А почему нет?» Каждая эпоха переживала свои трудности, и многие из наших проблем – это проблемы развитого
