и в литературе, вызванное недавними преследованиями евреев [147], я наткнулся на один очерк, который показался мне настолько необычным, что я счел полезным для себя выписать оттуда ряд утверждений. Мысль автора очерка сводилась приблизительно к следующему.
«Сразу должен оговориться, что сам я не еврей и, следовательно, никакие эгоистические соображения не побуждают меня к этим наблюдениям. Тем не менее я живо следил за разворачивающимися преследованиями, и мое особое внимание привлекли протесты против них. Эти протесты идут с двух сторон – с церковной и светской, причем церковь говорит о милости имя религии, а свет взывает к человечности. Церковные протесты, скудные и запоздалые, все-таки прозвучали, даже Его Святейшество папа римский возвысил свой голос. Признаюсь, что в этих протестах с обеих сторон мне чего-то не хватало – чего-то важного, что я и постараюсь далее изложить.
Всем этим протестам, думаю, могло бы предшествовать этакое предуведомление: мол, я тоже не люблю евреев, они кажутся мне неприятными и даже вызывают отвращение, у них полным-полно отталкивающих качеств и множество недостатков. Еще мне кажется, что их влияние на нас самих и на наши дела было преимущественно вредным. Их народ в сравнении с нашим явно уступает, вся их деятельность свидетельствует в пользу такого вывода. После этого вступления содержание протестов стало бы явным и лишенным всякого противоречия: мы исповедуем религию любви, нам вменено любить даже врагов наших, как самих себя. Мы знаем, что Сын Божий отдал Свою жизнь, чтобы искупить людской грех и избавить простых людей от этого бремени. Он для нас образец, и потому будет грехом против Его намерений и заповедей христианской религии допускать оскорбления евреев, жестокое обращение с ними, грабежи и обнищание. Мы должны выступать против всего этого, независимо от того, насколько евреи на самом деле заслуживают такого обращения. Светские авторы, приверженные человечности, высказывались сходным образом.
Не стану скрывать, что такое толкование нисколько меня не удовлетворило. Помимо религии любви и человечности есть еще религия истины, и она в этих протестах проявила себя дурно. Ведь истина в том, что на протяжении долгих столетий мы несправедливо относились к еврейскому народу – и продолжаем поступать несправедливо, осуждая его ныне. Любой из нас, отвергая собственную вину, пренебрегает долгом. Евреи ничуть не хуже нас, они кое в чем отличаются и у них немного другие недостатки, но в целом мы не имеем права смотреть на них свысока. В некоторых отношениях они действительно нас превосходят. Им не требуется столько спиртного, чтобы жизнь показалась сносной; жестокие преступления, убийства, грабежи и сексуальное насилие среди них – изрядная редкость; они всегда высоко ценили интеллектуальные достижения и интересы; их семейная жизнь более сокровенна; они лучше заботятся о бедных; благотворительность для них – священная обязанность. Мы также не можем считать их низшим народом в каком-либо смысле. Поскольку мы сами привлекли их к решению наших культурных задач, они заслужили уважение своим ценным вкладом во все области науки, искусства и техники – и щедро отплатили нам за нашу терпимость. Так давайте перестанем наконец раздавать им милостыню, когда они просят справедливости».
Вполне естественно, что столь решительное заявление человека, который не является евреем, произвела на меня глубокое впечатление. Но тут нужно сделать откровенное признание. Я – очень старый человек, и моя память уже не та, что была раньше. Мне никак не вспомнить, где именно я прочитал этот очерк, и кто был его автором. Может быть, кто-то из читателей данного журнала придет мне на помощь?
Буквально на днях кто-то обмолвился, что я, по всей видимости, ссылался на книгу графа Генриха Куденхове-Калерги [148] «Сущность антисемитизма», где излагается ровно та точка зрения, какой автору, которого я разыскиваю, недоставало в обсуждении недавних протестов, а также многое другое. Я знаю эту книгу. Впервые она была опубликована в 1901 году, а затем переиздана сыном графа в 1929 году с замечательным предисловием. Но речь явно не о ней. Предмет моих разысканий – короткий очерк, напечатанный совсем недавно. Или я ошибаюсь? Может, никакого очерка и не было? Но разве сочинение за авторством двух Куденхове не воздействовало на умы наших современников?
Зигмунд Фрейд
Новые лекции по введению в психоанализ. Лекция XXXV. О мировоззрении [149] (Новый цикл лекций о введении в психоанализ)
(1933)
Дамы и господа, в последнюю нашу встречу мы обсуждали мелкие житейские заботы – прибирались, так сказать, в нашем скромном домике. Сегодня же я предлагаю смело выглянуть наружу и постараться ответить на вопрос, который постоянно задают ученые из иных областей науки. Этот вопрос звучит так: опирается ли психоанализ на некое мировоззрение (Weltanschauung) и каково, собственно, оно?
Вообще Weltanschauung – специфическое немецкое понятие, и перевод этого слова на иностранные языки вполне способен вызвать затруднения. Если я попытаюсь дать его определение, оно непременно покажется вам неуклюжим. Что ж, для меня самого Weltanschauung – своего рода интеллектуальная надстройка, она призвана устранять все проблемы нашего существования единообразно, исходя из какой-либо главенствующей установки, каковая, соответственно, не оставляет ни один вопрос без ответа и в каковой все, нас привлекающее, занимает четко отведенное и отгороженное место. Разумеется, обладание мировоззрением такого рода входит в число идеальных устремлений человека. Оно дает уверенность в своих силах, ставит ясно определенные цели и подсказывает, как наиболее целесообразно распоряжаться своими эмоциями и интересами.
Если природа Weltanschauung и в самом деле такова, то на вопрос по поводу психоанализа ответить становится проще. Будучи специализированной дисциплиной и отраслью психологии – глубинной психологии, или психологии бессознательного, – он вряд способен выдвигать собственное мировоззрение: ему суждено принимать то мировоззрение, какое свойственно науке в целом. Но ведь научное мировоззрение отнюдь не совпадает с тем определением, которое было дано выше. Да, оно тоже признает единообразие объяснений мироздания – но лишь в виде некоей программы, осуществление которой откладывается на будущее. Кроме того, этому мировоззрению свойственны негативные характеристики: речь о пределах знания – мы изучаем то, что считается познаваемым, и не более того, – а также о резком неприятии тех элементов знания, которые представляются чуждыми. Это мировоззрение гласит, что нет иных источников сведений о мироздании, помимо интеллектуальной обработки скрупулезно изученных наблюдений, – если коротко, результатов исследований, – и что невозможно обрести знание из откровения, интуитивного озарения или предсказания. Смею думать, что эта точка зрения очень близка к тому, чтобы сделаться общепризнанной за последние минувшие столетия, и только наш век дерзнул самонадеянное возразить, что подобное мировоззрение ничтожно и безрадостно, что оно
