подростковых блогов в мире неуклонно растет. Мальчики-тинейджеры чаще помещают в Интернете разнообразные визуальные образы, но уступают девочкам в создании блогов (20 % против 35). Хотя Интернет допускает полную анонимность, многие блогеры, независимо от пола и возраста, этой возможностью не пользуются и сообщают о себе довольно интимную информацию. Тем не менее, их стилистика различна. Интересно, что многие девушки и молодые женщины предпочитают мужские блоги женским. Вот что написала молодая россиянка:
«Раньше я задавала себе вопрос, какие дневники мне интереснее читать. Что женские, что мужские – какая разница? Но сейчас я поняла, что наиболее мне интересны мужские дневники. В них нет наигранности, нет соплей и всякой розовой мишуры, которая ведь, по сути, есть в каждом женском дневнике, как бы владелицы оных этого не отрицали и не старались прикрыть это умными записями и размышлениями… В них я ценю открытость, жизненные посты, посты ни о чем и в тоже время с глубоким смыслом. Посты написанные не для того, потому что «надо», а потому что в голову пришла мысль и человек решил ею поделиться».
Дефицит эмоционального самораскрытия интеллектуально развитые мальчики компенсируют повышенной философской рефлексией, обсуждением вопросов о смысле жизни. Юношеский вопрос «кто я?» подразумевает оценку не только и не столько своих наличных черт, сколько перспектив и возможностей: кем я стану, что случится со мной в будущем, как и зачем мне жить? На эти вопросы нет однозначных ответов. Обостренное чувство необратимости времени соседствует в юношеском сознании с нежеланием замечать его течение, с ощущением, что время остановилось. По мнению Эрика Эриксона, чувство «остановки времени» означает психологический возврат к детскому состоянию, когда время еще не существовало в переживании и не воспринималось осознанно. Подросток может попеременно чувствовать себя то очень юным, даже совсем маленьким, то чрезвычайно старым, все испытавшим. «Не правда ль, кто не стар в осьмнадцать лет, тот, верно, не видал людей и свет…»
Постоянная тема подростково-юношеской рефлексии – «Мы и взрослые». Конечно, возрастное «Мы» существует и у младших детей. Но ребенок, как правило, принимает различие двух миров, детского и взрослого, и то, что отношения между ними неравноправны, как нечто бесспорное, само собой разумеющееся. Подростки с этим не согласны.
Вслед за Л. С. Выготским отечественные психологи единодушно считают главным новообразованием подросткового возраста чувство взрослости. Но это чувство и связанные с ним представления весьма многозначны. Когда французский психолог Бьянка Заззо опрашивала детей от 5 до 14 лет, считают ли они себя «маленькими», «большими» или «средними» (не по росту, а по возрасту), выяснилась эволюция самих эталонов «роста». Дошкольники часто сравнивают себя с более младшими детьми и потому утверждают, что они «большие». Школьный возраст дает ребенку готовый количественный эталон сравнения – переход из класса в класс; большинство детей считают себя «средними», с отклонениями преимущественно в сторону «большого». А между 11 и 12 годами точка отсчета меняется, ее эталоном все чаще становится взрослый, «расти» – значит становиться взрослым. Но ориентация на взрослые ценности и сравнение себя со взрослыми зачастую заставляют подростка снова видеть себя относительно маленьким, несамостоятельным. При этом, в отличие от ребенка, он уже не считает такое положение нормальным и стремится его преодолеть. Отсюда противоречивость чувства взрослости: подросток претендует быть взрослым и в то же время знает, что уровень его притязаний далеко не во всем подтвержден и оправдан.
Страстная жажда нового опыта нередко перемежается со страхом перед жизнью. Одни мальчики буквально рвутся вон из детства, а у других расставание с ним проходит мучительно, вызывая даже желание умереть. Индивидуально-психологические проблемы тесно переплетаются с морально-философскими.
И мир вокруг так горек и так тесен.
Как грустно – правда?
Слезно – просто жаль,
Я становлюсь себе неинтересен.
(Саша Афоров)
Одна из проблем, с которой подростка сталкивает осознание необратимости времени, – тема смерти. В подростковом самосознании она возникает по-разному. В одном случае это простое возрождение иррациональных, безотчетных детских страхов. В другом – сложная интеллектуальная проблема, связанная с идеей времени, которое кажется одновременно циклическим и необратимым. Левку из «Весенних перевертышей» Владимира Тендрякова интересует не столько смерть, сколько бессмертие: «Я не хочу знать, когда я умру. Я хочу знать, рожусь ли я снова после смерти» (Тендряков, 1974. С. 591).
Часто этот вопрос звучит экзистенциально-трагически. «Никогда не забуду тихого сентябрьского утра, когда до начала уроков ко мне в сад пришел Костя (воспитанники мои учились тогда в восьмом классе). В глубоких, тревожных глазах парня я почувствовал какое-то горе. "Что случилось, Костя?" – спросил я. Он сел на скамью, вздохнул и спросил:
"Как же это так? Через сто лет не будет никого – ни вас, ни меня, ни товарищей… Ни Любы, ни Лиды… все умрем. Как же это так? Почему?… "» (Сухомлинский, 1971. С. 69).
Такая драматическая постановка вопроса (гендерной специфики в этом нет) пугает взрослых. Между тем лишь отказ от веры в личное бессмертие и принятие неизбежности смерти побуждает подростка всерьез задумываться о смысле жизни и о том, как лучше прожить ее. Бессмертному некуда спешить, незачем думать о самореализации, бесконечная жизнь не имеет конкретной цены. Вопрос о смысле смерти предшествует вопросу о смысле жизни не только у отдельной личности, но и в истории культуры (см. Кон, 1984).
Расставание с идеей личного бессмертия трудно и мучительно. «Одна из особенностей молодости – это, конечно, убежденность в том, что ты бессмертен, и не в каком-нибудь нереальном, отвлеченном смысле, а буквально: никогда не умрешь!» (Олеша, 1965. С. 116). «Нет! Это неправда: я не верю, что умру молодым, я не верю, что вообще должен умереть, – я чувствую себя невероятно вечным», – говорит восемнадцатилетний герой романа Франсуа Мориака «Подросток былых времен» (Мориак, 1971. С. 379). Так же думал в этом возрасте и сам Мориак.
Рецидив давно изжитого младенческого нарциссизма побуждает почти каждого мальчика-подростка видеть себя в мечтах великим и гениальным, невозможность личного бессмертия заменяется идеей бессмертной славы, вечной жизни в героических деяниях. Да и вера в физическое бессмертие не проходит сразу. Отчаянные, смертельно опасные поступки подростка – не просто рисовка и проверка своей силы и смелости, а в буквальном смысле слова игра со смертью, проверка судьбы, при абсолютной уверенности, что все обойдется, сойдет с рук.
Психологи давно уже различают в подростковом образе «Я» два взаимосвязанных компонента: воображаемую аудиторию, на которую подросток «работает», и его личную легенду, каким он себя считает в глубине души. Одно из главных свойств
