Мы еще поговорили про Джоша, и он вышел. Не успев закрыть за собой дверь, он подхватил мелодию и продолжил насвистывать. Я увидела в этом явный недостаток сочувствия. И потом, когда его имя высвечивалось на экране телефона, мое сердце падало, и я мысленно готовилась услышать плохие новости. Не самая здоровая реакция на звонок лечащего врача.
Друзья порекомендовали мне нескольких врачей… и один был хуже другого. Первый доктор, с которым я встретилась, был настолько стар, что я испугалась, что он уйдет на пенсию (или умрет) раньше, чем я рожу. От второго нестерпимо пахло луком, и я не могла даже находиться в его кабинете. Третья – повеселившая меня больше всех, хотя и за мой же счет, – имела странное пристрастие к стеклянным, пластиковым и керамическим фигуркам лягушек. Войдя в ее кабинет, я увидела сотни больших и маленьких лягушек, покрывающих все поверхности – сувенирные амфибии были на полу, стенах и потолке. Помню, что на враче даже висел кулон в виде лягушки. Поначалу это показалось мне забавным, даже милым. К сожалению, это впечатление было обманчиво.
Мы сели, и я начала свою историю с рассказа о наших детях. Я поведала ей о недавнем рождении Джоша и сообщила, что уже четыре недели беременна третьим ребенком. Она посмотрела мне в глаза неподвижным взглядом и не моргнув заявила с сильным акцентом: «Ты, с твоей Д****ОВОЙ УДАЧЕЙ, зачем ты заводить другие дети! Нет, тебе не надо другие дети».
Мой муж чуть не свалился со стула в приступе смеха и тут же выбежал за дверь. Он услышал достаточно для себя, в то время как я, оглушенная, сидела с отвисшей челюстью, будто приклеившись к сиденью. Она явно меня не поняла. Медленно и тщательно выговаривая каждое слово, я произнесла: «Нет, вы, наверное, меня не поняли, я УЖЕ четыре недели как беременна». Указывая на свой живот, я повторила: «Я беременна прямо сейчас».
«Нет, нет. Не надо больше дети», – еще более настойчиво сказала она, и лягушка на ее кулоне вылупилась на меня будто в подтверждение этих слов. Я тут же решила, что мой доктор был не так уж и плох. Этот поиск с такой комичной, хотя и весьма бесцеремонной концовкой вернул меня обратно к моему врачу. Я решила, что все же он отличный специалист, и к тому же у нас уже есть опыт совместной работы. Однако мне необходимо было поговорить с ним начистоту. Я хотела дать ему шанс самому решить, сможет ли он быть тем врачом, который мне нужен.
Я сказала, что ни в чем его не виню и не считаю ответственным за произошедшее, но мне не понравилось, как он преподнес нам шокирующие прогнозы относительно Джоша, я не чувствовала эмпатии в его словах и поступках. Я призналась ему, что до сих пор не отошла от этого травмирующего опыта, особенно учитывая, что с рождения Джоша прошло всего три месяца, а теперь мне предстоит готовиться к еще девяти месяцам неопределенности (по крайней мере, так мне казалось на тот момент). Так что, если он хочет по-прежнему быть моим доктором, от него потребуется участие. В конце концов, это должно было стать нашим обоюдным решением. И он должен четко понимать, что мне необходимо.
Я предупредила, что, возможно, буду часто звонить с нелепыми вопросами и неоправданными беспокойствами, могу стать еще более нервной и возбудимой, чем раньше. Если он не сможет быть тем добрым доктором, который мне нужен, мне лучше знать об этом сразу. Он принял мои слова и был рад, что я поделилась с ним своими чувствами и страхами. Он поблагодарил меня за честность, и, хотя он не высказал это напрямую, думаю, ему понравилось, что я попросила его разделить со мной эту ответственность. Я, в свою очередь, почувствовала облегчение. С того момента я могла сосредоточиться на ребенке, который рос внутри меня.
Я начала разговаривать с ней. Каждый день, пока она еще была у меня в животе, я рассказывала ей, как все будет происходить. «Ты сильная и здоровая, – говорила я ей. – Ты придешь в этот мир легко и изящно».
Что ж, очевидно, у Мириам были собственные соображения, и потому она не вполне последовала моим инструкциям насчет «легкости и изящества». Мириам имеет определенные предпочтения и ви́дение того, как и что должно происходить. Когда я перенашивала ее уже две недели, постоянно посещая врача, на одной из наших встреч он сказал: «Если ты не родишь в ближайшие два дня, придется сделать стимуляцию». Мириам, вероятно, услышала эти слова, и стоило мне выйти из кабинета врача, как начались легкие схватки. Тут же в меня вселился страх. На следующее утро, когда схватки стали достаточно интенсивными, мы с Майклом приехали в больницу, но моего доктора там еще не было. Страх начал перехватывать управление и заглушать голос разума, и я еще на парковке стала умолять Майкла уехать ненадолго домой. Ведь врача еще нет на месте, мы можем вернуться позднее. Я не способна была мыслить трезво, и даже зная, что от родов нельзя сбежать, пыталась как-то их отсрочить. Муж убедил меня выйти из машины, уговорил посидеть в комнате ожидания, но через какое-то время я решила уйти. Я уже прошла половину коридора, когда услышала за плечом голос своего врача: «Ну и куда ты собралась?» И в тот момент я поняла, что отступать некуда.
Роды продолжались восемнадцать часов. Мои наставники и, по Божьей милости, родители моего мужа Рав Берг и Карен были рядом и делились своей любовью, поддержкой и молитвами. Они хотели остаться со мной – особенно после всего, что я испытала с Джошем. Но тот день выпал на канун праздника Шавуот, и тысячи студентов из Каббала Центров по всему свету уже съезжались в отель, который находился в двух часах езды от больницы, и это если без пробок. В довершение ко всему мероприятие должно было начаться через четыре часа. Время шло, и ожидание тяготило все больше с каждой секундой. У Мириам, верной своей природе, были иные соображения, и процесс застопорился. Мои планы на естественные роды вновь разлетелись в пух и прах, поскольку бригада медиков ввела мне дозу питоцина (средства для стимуляции родовой деятельности). Я думала, что после первых двух родов хорошо знаю, что такое боль, но после этого лекарства я почувствовала, будто по мне на бешеной скорости проехал поезд. Боль была нестерпимая. Почти тут же мне дали еще какой-то препарат, который меня успокоил и затуманил сознание. Я посмотрела на Майкла. Он тревожно вглядывался в мониторы. Помню, я увидела, как анестезиолог скинул с полки вещи, будто искал что-то. Мне в моем состоянии это показалось забавным, как в кино. Позже мне сказали, что сердечный ритм и у меня, и у дочери критично упал. В тот момент, будучи в медикаментозном тумане, я очутилась в месте, которое выглядело тупиком, но там я нашла добрую ясность. Я знала, что необходимая мне помощь придет от чего-то большего, чем врач, анестезиолог или медицина. Помню, как, лежа на больничной кровати и глядя на потолок, я прошептала Творцу: «Я Твоя и всецело сдаюсь на Твою милость. Я доверяю Тебе. Будь что будет». В тот день я не хотела покидать этот мир, но была готова ко всему, что нам было суждено. Я ощущала полную уверенность и доверие.
Вот что значит сдаться, не сдаваясь. Это не о том, чтобы опустить руки или отказаться от цели.
Это действие, при котором вы не знаете, чем все кончится, но отдаете себя в руки Творца, говоря: «Я Твоя».
Тогда я впервые испытала такую активную форму отступления. Никогда за всю свою жизнь я не ощущала столь блаженной свободы. Я не была больше привязана ни к чему. Я ничему не повиновалась и ничего не боялась. Я просто была. Это наивысшее, самое чистое состояние, к которому мы можем стремиться и которого можем достичь в любой момент своей жизни. Через две минуты после того, как я сдалась, на свет появилась Мириам.
Оглядываясь назад, я вижу, что каждая беременность давала мне новые возможности для того, чтобы уничтожить страх и сделать свою уверенность еще глубже. Мне нужен был мой опыт
