религии, СМИ и правительства [262]. Те из нас, кто имеет возможность, изолируются в домах с кондиционерами, выезжают на своих автомобилях с кондиционерами только в торговые центры, оснащенные кондиционерами, и снова возвращаются домой с покупками, но без взаимодействия с людьми. Как раз в тот момент, когда социологи доказали, что близость, общность и доверие суть базовые элементы человеческого счастья и защищенности, эти элементы в нашем обществе оказались под угрозой исчезновения.
Данные социальные изменения отражаются на мозге человека так же, как травма и насилие. Напряженная работа ведет к заметному повышению случаев заболевания большим депрессивным расстройством и тревожными расстройствами среди ранее здоровых молодых людей [263]. Вместо мира на основе сотрудничества, где ценность нашей жизни обусловлена вносимым нами вкладом в жизнь общества, мы живем в конкурентном мире, который измеряет нашу ценность по уровню дохода и имуществу.
Вместо мира социальных связей и традиций, обеспечивающих защищенность практически во всех сферах жизни, мы функционируем в мире «я – на первом месте». Взамен ощущения причастности к обществу мы испытываем тревогу по поводу безработицы и бездомности.
В итоге на протяжении последних двадцати пяти лет распространенность тревоги, депрессии и связанных со стрессом расстройств ежегодно набирает темпы как в США, так и в Европе; к примеру, по данным на 2006 год, американцы тратили на покупку антидепрессантов приблизительно 76 миллиардов долларов каждый год [264]. Сегодня органы управления здравоохранением предполагают, что депрессия скоро станет второй крупнейшей в мире проблемой общественного здравоохранения [265].
Значительной частью проблемы является культ потребления и материализм. Процветающий рекламный бизнес и телевидение промывают нам мозги, склоняя в сторону материальных ценностей и внушая: счастье и успех в жизни достигается за счет все более и более интенсивной работы с целью быть лучше соседей, покупать правильные вещи и носить правильную одежду. Мы тратим все деньги на потребительские товары, влезаем в долги, отодвигаем семью и друзей ради карьеры, полагаемся на алкоголь и рецептурные препараты, дающие мнимое ощущение счастья, не делаем ничего, чтобы развить чувство значимости или найти цели в своей жизни. Мы становимся бездумными, полными гормонов стресса, которые изнашивают наши мозг и тело, и постоянно толкаем себя вперед. В результате кто-то ломается и выгорает, кто-то просто медленно истощается, а кто-то проводит переоценку ценностей. Бо́льшая часть психотерапии депрессии подразумевает помощь людям в понимании того, что им требуется смена направления. Медикаменты поддерживают идею, будто вам не нужно меняться, вы можете жить по-прежнему, – а это, на мой взгляд, стресс, в первую очередь ведущий к депрессии. Как правило, такая надежда бесплодна.
Будет очень интересно понаблюдать за изменениями в психике конкретного американца под влиянием глобального экономического спада. Без сомнения, многие столкнутся с болью и напряжением, однако если он вызовет отказ от материальных ценностей и смещение фокуса на отношения взаимной поддержки, такие изменения совершатся во благо. Исследователи счастья знают: чем больше материализма в ваших целях, тем менее вы счастливы, а самые богатые нации не самые счастливые [266].
Риск проявлять заботу
Абсолютно нормально желать, чтобы проблемы просто исчезли. Очень тяжело принимать истину: «Это с каждым может случиться». Подобная разновидность эмпатии, разрушающая стены, которые мы возвели с целью пребывать в комфорте и безопасности, может быть очень болезненной. А молодому человеку, написавшему песню с этим припевом, она, возможно, стоила жизни.
Фил Оукс спел «Это с каждым может случиться» на Народном фестивале Ньюпорта в 1964-м, а спустя год Джоан Баез сделала из его песни нечто вроде хита. Оукс был одним из ведущих представителей движения фолк-протеста в конце 1960-х гг. Он появился на съезде Демократической партии в Чикаго в 1968 г. и возглавил толпу песнями I Ain’t Marchin’ Anymore и The War Is Over, гимнами пацифистского движения, написанными им. Его гитару представили в качестве улики на суде над Чикагской семеркой. Пит Сигер говорил о нем: «Фил был таким располагающим, таким искренним. И, господи, он так продуктивно работал. Он писал новую песню каждые два или три дня. И они были хороши» [267].
Однако после 1968-го свеча Фила начала мерцать. Брак Оукса закончился разводом; его песни, все еще популярные, уже не становились хитами; он больше пил и меньше сочинял. У Фила появилась загадочная болезнь желудка, которая заставила его поверить, будто он умирал в течение почти года. Когда ее диагностировали и вылечили, молодой человек вернулся к безумным запойным кутежам. Он поменял имя, назвав себя Джоном Трейном.
Джон Трейн был громким, несносным и жестоким. У Фила развилась паранойя, из-за чего он стал носить с собой оружие. Его выгнали из клубов, где он выступал как главный исполнитель. Однажды музыканта арестовали за попытку избежать оплаты счета за лимузин, на который у него не было денег. Полиция разрешила ему позвонить своему адвокату, и Рэмси Кларк, бывший генеральный прокурор, вскоре приехал в полицейский участок.
К декабрю 1975 г. истощенный, подавленный и разбитый Фил пережил маниакальный эпизод. Он уехал жить к сестре на Лонг-Айленд и проводил время перед телевизором и за игрой в карты с ее детьми. В апреле 1976-го музыкант повесился на своем ремне с задней стороны двери ванной в доме сестры. Предсмертной записки Фил не оставил [268].
Это был талантливый и обожаемый многими молодой человек, загубивший собственную жизнь. Я не могу не думать, что причиной этого отчасти послужила боль, ставшая ценой за его мировоззрение, – боль от представления себя на месте другого человека, от запрещения себе чувствовать безопасность и превосходство перед безликим, анонимным другим при одновременном понимании – если бы не несколько счастливых случайностей, мы могли бы оказаться в том же положении. Лучшие, самые сострадательные психотерапевты каждый день живут с подобной ношей.
Мы вынуждены с помощью профессиональных навыков умерять свои эмоции, но они позволяют нам вовлекать людей, они позволяют людям в трудных ситуациях в первую очередь нам доверять.
Разумеется, многие другие хорошие люди обладают такой же эмпатией, но на публике она не так уж часто бывает заметной.
Сегодня мы можем делать для других больше, например для людей, схожих с Филом Оуксом. Его друзья пытались помочь ему, но ничего не действовало. На данном этапе мы располагаем несколько иными препаратами и, по моему мнению, лучше разбираемся в психологическом лечении депрессии. Причем верной остается истина: с нашими все еще ограниченными способностями мы не в состоянии заставить лечиться людей, которые отказываются от терапии. И это, вероятно, к лучшему.
Время надежды и рисков
Общество несет огромную ответственность за профилактику развития депрессии и других ментальных заболеваний. Каждый раз, когда школьная система поступает несправедливо по отношению к ребенку, когда богатые и влиятельные получают
