не придавал ему никакой веры, хотя евангелия к тому времени должны были уже существовать.
Рис. 10. Египетская дева-мать, богиня Изида, с головой коровы.
Хотя мифический характер евангельской легенды о рождении Иисуса признан всеми, кто только пытался подойти к евангелиям с рационалистическим масштабом, нам все же не мешает познакомиться с теми деталями первоначальной легенды, самый характер и объем которых показывают, что миф о рождении Иисуса заимствован у язычества. Если будет упущена эта сторона дела, то нельзя будет отчетливо понять те условия, в которых возникло евангельское представление о чудесном рождении спасителя. Миф о деве-матери был распространен по всему языческому миру, тогда как среди дохристианского иудейства он, наверное, не пользовался признанием. Так наз. пророчество Исайи (7,14) не могло бы быть истолковано в качестве грядущего девственного рождения спасителя даже самым сумасбродным талмудистом, если бы с языческой стороны не проник в Палестину уже готовый миф о рождении спасителя от девы. Раз иудаизм, так или иначе, развивал свою постепенно вырабатывавшуюся идею спасителя, но он во всяком случае вряд ли мог игнорировать мысль о том, что спаситель должен родиться от девы, т. е. от смертной, но сверхъестественным путем зачавшей матери. Ведь эта мысль, так или иначе, настойчиво проводилась всеми языческими мифами о рождении спасителей, которые были сыновьями либо смертной матери и бессмертного отца-бога, либо сыновьями двух божественных родителей, из которых богиня-мать обычно называлась льстивыми поклонниками девой, подобно тому, как мужские божества из той же лести назывались иногда благодетелями, как бы жестоки и ужасны ни были их мнимые деяния.
Может быть, поэтому именно и происходило то, что богини, которые представлялись верующим преимущественно в виде богинь-дев. Афина, Артемида, Персефона, иногда наделялись титулом матери; чаще, однако, происходило как раз обратное явление. Гера, супруга Зевса, царица неба, Кибела — мать богов, Латона, мать Аполлона и Артемиды, Деметра, мать-земля, сливающаяся в качестве таковой с Церерой и Вестой, наконец, сама Венера — все были «девственницами» так же, как Изида, бывшая одновременно сестрой и супругой (по одной позднейшей версии матерью) Озириса, которая согласно одной легенды была лишена девственности еще в материнском чреве. А особенно часто выступал в качестве сына девственницы Дионис, сын то Деметры — матери, то Персефоны — «девы», имевшей эпитет hagnes — чистой.
О Гере существовало сказание, согласно которого она ежегодно восстанавливала свою девственность.
Почти все эти богини были со своей стороны связаны с представлением о Virgo coelestis о зодиакальной «Деве», которая с ее вытянутым отростком или колосом несомненно послужила вместе с другими древними образами плодоносящих богинь ядром знаменитого мифа о праматери Еве с ее яблоком. Вместе с тем эта зодиакальная «Дева» могла вдохновить и знаменитое пророчество о мессианистском «чудесном ростке». Деметра была и Karpoforos (носительницей колоса), и amalloforos (снопоносящей), и chloeforos (листоносящей), и horcforus (плодоносящей). А что касается в частности мифа о Иосифе и Марии, а именно сновидения Иосифа и его воздержания от супружеских отношений, то мы имеем здесь простой сколок с мифа о матери и отце Платона, где Аполлон предостерег отца во сне от соития с невестой, так что дитя родилось от девы [33].
Те, кто утверждает, что только в евангельском рассказе мы имеем рождение бога-спасителя без содействия мужчины, вносит, конечно, в объяснение вопроса элемент мистификации. В рассказах о богах, творящих смертных детей, говорится, мол, о боге-отце, выступающем в роли мужа, евангельский же Иисус «зачат, мол, в духе».
Этот аргумент, который является просто казуистикой и хитроумной подковыркой, легко опровергается, однако, простым указанием на существование языческих мифов, в которых дева-мать изображается в роли женщины, оплодотворенной исключительно мистически или символически. Мать Аттиса, например, речная нимфа Нана, зачала чудесным образом от гранатового плода. А мексиканская богиня Коатикуэ зачала от прикосновения к пучку перьев. Даже про Геру рассказывается, что она удаляется от Зевса и от людей, чтобы зачать Тифона, или Ареса, или Диониса, или Гефеста. Таким образом, мы и здесь, и в легенде о Платоне видим, что идея партогенетического рождения в строгом смысле этого понятия присуща как христианскому, так и языческому мифу. Да и в христианской мифологии мы имеем еще элемент естественного представления в божественном отцовстве (Бытия 6, 4), поскольку слова «сын мой единородный» по христианскому представлению сказаны, якобы, богом относительно Иисуса.
Рис. 11. Чудесное рождение эллинистического бога-спасителя Диониса от сверхъестественно зачавшей богини-девы.
Теперь, конечно, невозможно точно установить, каковы были взгляды ортодоксальных первохристиан на все решительно детали евангельского рассказа. По всей вероятности у них существовало представлено, среднее между верой эбионитов [34] в естественное рождение Иисуса и ригористически спиритуалистическим взглядом на вещи. Но, во всяком случае, все виды веры в девственное рождение Иисуса имеют свои прецеденты в языческой мифологии.
Вопрос о влиянии зодиака и звездного неба на первобытную религию, несмотря на то, что он сто лет назад поднят Вольнеем и Дюпюи, все еще остается, быть может, наименее разработанным в той проблеме, с которой мы имеем дело в нашем исследовании.
В том, что Virgo coelestis является образом, вышедшим из староаккадийской астрономии [35], в том, что Virgo coelestis определила отчасти характер легенды о многих растительных богинях и их ритуала, что идея этой небесной девы лежит о основе мифов об Астрее, Фемиде, Еве и Марии, что восхождение созвездия девы в полночь весеннего равноденствия имело, очевидно, отношение к появлению самой идеи богини-девы, в этом сейчас не усомнится никто из тех, кто попытается изучить старую астрономическую картину неба в связи с греческой и христианской мифологией.
Насколько те древние сельские обряды, которые в старинных ритуальных представлениях Востока столь похожи между собою в своем изображении рождения бога-младенца в хлеве, насколько эти обряды имеют астрологическое происхождение, сейчас установить трудно. Достаточно того, что мы совершенно отчетливо различаем во всей легенде о рождении сильное влияние мифообразовательной астрологии, которая вместе с религиозными представлениями иудеев и язычников определила форму этой легенды.
Не менее показательным является тот факт, что большая часть тех скудных подробностей, которые сообщаются евангелиями о деве-матери, поразительно совпадают с языческими мифами.
В начале января египтяне праздновали возвращение Изиды из Финикии, из чего можно заключить, что Изида, по представлению египтян, тоже совершала путешествие, подобно матери-деве Марии, либо до рождения Гора, либо после появления на свет бога-младенца. Что касается рождения в пути, то эту подробность мы можем найти в дюжине
