её пустых рук.
Заутреня кончилась. Возникла небольшая пауза, и в этот миг раздался сдержанный голос.
– Братья и сестры! – обратился священник. – В эту таинственную пасхальную ночь, когда воскресший Господь невидимо присутствует между нами, наши сердца должны быть открыты для любви, добра и милосердия.
Он протянул руку к девочке:
– Поди сюда!
Поля, робея, подошла. А священнослужитель продолжал:
– У некоторых из нас нет ничего. У других – полные корзины. Я прошу вас поделиться, каждый чем может, с этой семьёй, чтобы и в их дом вошла пасхальная радость.
Люди замерли. А затем по храму пробежал вздох сочувствия. Все зашевелились, потянулись к своим рушникам. Кто-то сунул Поле небольшую корзинку. И потянулись отовсюду руки, кладя в неё одно, два, а то и три яйца. Поля покраснела, слезы выступили на глазах, но священник крепко держал за плечи, а потом, склонившись, шепнул:
– Не бойся! Прими так, будто Сам Христос даёт.
А храм словно воспрянул. Волна сострадания прошла от сердца к сердцу, согревая каждого, глаза потеплели, на устах играли улыбки.
– Вот, ещё, ещё передайте, – слышались голоса.
Минуту назад разобщённые, сейчас все оказались объединены стремлением помочь этой девочке, поделиться, отдать. И смягчались сердца, и не было ни одной руки, которая не протянулась бы с искренним даром.
Очень скоро Поля не могла удержать всех сокровищ. Здесь были яйца: и красные, и буро-коричневые, и с жёлтыми боками. И круглые, аппетитные куличи, которые дьякон завернул для Поли в полотно, и ещё какая-то снедь, от запаха которой у девочки голова кружилась.
– Ну, беги, неси домой, – подтолкнул её священник.
Люди расступились, и девочка с пылающими от волнения щеками прошла к выходу из церкви. Она спустилась со ступенек и, трепетно прижимая дары, быстро-быстро побежала домой к вечно голодной, уставшей матери, к братьям и сёстрам. И думала лишь о том, что красных яиц – не два и не три, а много и хватит на всех.
А в храме, где люди, тепло улыбаясь, опять сомкнули ряды, шла торжественная служба. Пасхальная ночь продолжалась.
Милость неба
«На небе нет печали, нет страданий. А что там? – так думал слепой, медленно и неуверенно шагая по дороге в Вифсаиду. И отвечал себе: – Там есть дома, где живут святые. Они воспевают Бога день и ночь».
Он представлял себе огромные города, в которых на площадях собирались красочные толпы людей, рисовал в воображении их сказочно богатые одежды – и грустно склонял голову, потому что сам был одет в грязные лохмотья и не имел даже тёплого плаща, который прикрывал бы его ночью. Его собственный дом давно продали за долги, старая мать умерла, а родственники отказались принять лишний рот и прогнали со словами: «Иди и сам добывай себе пропитание!» Вот и ходит он, бесприютный, не зная, где приклонить голову, и не ведая, будет ли чем утолить свой голод. Ходит из города в город, из селения в село в надежде, что смилостивится над ним сострадающее небо и пошлёт хоть каплю облегчения.
Ноги устали. И хотя дороги, построенные римлянами, были хороши и добротны, слепой спотыкался на огромных плитах, палка попадала в углубления между камнями, и это делало путь ещё более утомительным. Он шёл, стараясь держаться центра мостовой, который находился несколько выше, чем края дороги – для того, чтобы сливалась дождевая вода. Едва заслышав шум колесницы или топот копыт лошади одинокого всадника, сворачивал, торопясь, и всегда чуть не падал в канаву, а иногда и делал лишний шаг, а потом долго мыл и сушил обувь, утешался, вздыхал – и снова шёл.
В тот день он отдыхал, сидя на самом краю мостовой, встряхивая пустую сумку, где уже давно не было ничего съестного, как вдруг услышал странный звук. Или ему показалось, будто откуда-то издалека шла большая толпа людей? Голоса, разговоры и даже смех. Может быть, это ветер? Но толпа приближалась, и слепой весь напрягся, потому что если люди идут по дороге, то значит, найдётся хоть кто-то, кто подаст ему мелкую монету или кусок лепёшки. Он встал, опёрся на посох и привычным движением протянул руку. Но любопытство взяло верх.
– Кто идёт? – спросил он, едва толпа поравнялась с ним.
– Иисус Назарей, – ответил чей-то голос. – Иисус Назарей.
– А кто он?
– Пророк, сильный в деле и слове.
Встрепенулось сердце слепого. Он высоко поднял голову и хотел закричать, но сомнения хлынули в голову: «Пророк? Да разве сейчас время пророков? Обманщик, наверное, как и другие». И сильнее сомкнул уста.
Он не видел того, как на мгновение обернулся Иисус, и как затуманился болью Его чистый взгляд. А голоса повторяли:
– Дорогу! Дорогу пророку из Назарета!
Люди шли, и слепой чувствовал, как многочисленна толпа. «Значит ли это, что он и вправду пророк? Столько людей верит ему! – лихорадочно думал слепой, пытаясь избавиться от сомнений. – Если он и вправду хорош, пусть помолится обо мне или… – при этой мысли он содрогнулся, – или подарит зрение». Да, да, как было бы хорошо вернуть давно потерянное зрение, стать здоровым, снова трудиться и самому зарабатывать свой хлеб! И слепой вновь поднял голову.
«Святой пророк, Иисус, – хотел крикнуть он, – исцели меня!» Но почему-то сомкнулись уста, и тот глас, который едва не вырвался, так и повис на губах.
Позже он спросит себя, почему не крикнул. И ответит: неверие. Он не видел чудес, о которых говорила толпа, не ощущал веяние благодати. Он словно остался по другую сторону, он промолчал. И каким горьким, суровым и беспощадным оказалось его молчание!
Толпа уходила. Растворялись в воздухе звуки голосов и отдельные вскрики. Ветер унёс шелест множества ног. Слепой молчал. Когда он остался один и снова вышел на дорогу, то вдруг ощутил пустоту, словно навсегда упустил что-то важное. Что это было? Неведомо. Может быть, лепёшка или монета, которую не успел попросить? А может быть, милость неба, – та, о которой мечтал каждый день, каждый час, идя по пустынной дороге. Он поднял свой посох и медленно, скорбя и ожесточаясь, пошёл прочь.
Неверие
– Отец Иннокентий, отец Иннокентий! – едва не падал в ноги казначей. – Пора ворота закрыть!
– Зачем это? – остановился строгий игумен и настороженным глазом повёл на тщедушного старика.
– Да как же! Кормим столько гостей, скоро и самим зерна не хватит.
Игумен подумал, оглядел просторный двор монастыря и спросил:
– Сколько паломников сегодня?
– До трёхсот за обед сядет. Много, больно много! Как бы ни случилось нехватки.
– А в амбаре что?
Тонко уловив
