воскресшего бога, чью смерть они же оплакивали раньше.
В таких культах, как мы увидим, многое зависело от духа сексуализма, вызываемого сочетанием божественных пар; этот принцип был свойствен древнему семитическому пантеону, а здесь он был осложнен романическим налетом. Мифы, вроде мифов об Адонисе и Аттисе, годились для возбуждения противоположных эмоций, любовная страсть сменялась у верующих аскетическим экстазом. Даже сами оскопленные жрецы, представлявшие, казалось бы, самый крайний антисексуализм, считались одержимыми манией распущенности, а с другой стороны — Великую матерь, которая в первоначальном мифе была возлюбленной Аттиса, а по одной версии изувечила его, наиболее серьезные верующие рассматривали, как самый святой свет.
Точно так же Афродита, возлюбленная Адониса, имела под именем Урании и небесную ипостась, а легенда о равнодушии Адониса или о самооскоплении Аттиса служила поучительным материалом и являла образец целомудрия. По мере того, как мир становился развращенным и первобытная простота вожделения извращалась пессимизмом и аскетизмом, более грубые культы повсюду стремились стать более утонченными, и значение культа богинь возрастало.
В священном городе Гнераполе, в Сирии, существовал долгое время пользовавшийся с незапамятных времен славой культ богини, вокруг которой сложились мифы, аналогичные мифам о Кибеле и Афродите, Аттисе и Адонисе; но ее обаяние поддерживалось не столько тем, что о ней пересказывали эти же мифы, сколько тем, что их сокращали. В ее культе верующие обычно наносили себе уколы в руки и шеи, — надо полагать, мистически воспроизводя казнь связанного с легендой о богине полубога вроде Аттиса; служившие ей жрецы — аскеты или отшельники — поднимались на фаллические столбы, чтобы долгим недельным бдением приобрести святость.
Все это создало богине религиозную славу, равную славе иерусалимского Яхве, привлекало на каждое ее празднество множество иностранцев и наполняло казну ее жрецов щедрыми дарами.
Культам Аттиса и Адониса родственен и равноценен культ Диониса, самого многостороннего божества, заимствованного греками в Малой Азии. Появившись сначала, как Вакх, фракийский бог пива, а затем как бог вина, он, по-видимому, проложил себе дорогу в древнюю Грецию благодаря веселому настроению, вызываемому в его почитательницах непривычным напитком. Но такого рода явления сами вырабатывали себе противоядие; усвоение культа городами подвело со под сдерживающее влияние греческой культуры. Из всех наиболее древних греческих культов наиболее популярным был (вероятно, восточного происхождения) культ Деметры и Персефоны, скорбной матери и девственной дочери, первоначально означавших мать землю и посеянное зерно.
С их культом, в великих елевзинских мистериях, был связан и культ Диониса, сына Зевса и девственной богини Персефоны или смертной девы Семелы (мифов было множество). Накануне зимнего солнцестояния носили изображение новорожденного младенца Диониса в яслях; в этом своем виде он — преимущественно бог-младенец, Иакх, «сосущий грудь». Далее он фигурирует в мифе, как растерзанный титанами и возвращенный к жизни или вновь рожденный (после того, как Зевс за него жестоко отомстил) своей матерью Семелой (в действительности древней богиней земли) или матерью-богиней Деметрой; его поэтому изображают сосущим грудь Деметры.
В совершавшихся в его честь раз в три года драматических мистериях верующие ели сырое мясо в память его жертвенной смерти, которая, однако, мистически должна была означать добывание вина из винограда. В других более распространенных формах священного пиршества вино понималось как кровь, а хлеб как Деметра-Церера; в этой прозрачной форме символика «плоти и крови» была обиходным выражением у римлян. В их народной религии бог вина, ассимилировавшийся с древним римским богом, был известен как Либер-«младенец», «отец Либер» и Вакх; а Цереру или Прозерпину придали ему в пару под именем Либеры.
Учение, встречающееся в V веке у манихейцев, что «Иисус висит на каждом дереве», произошло, по всей вероятности, из этого культа, так как, хотя Дионис — бог вина по преимуществу, но он, кроме того, бог всякой растительности. Для мистиков, которые складывали или заучивали орфические гимны, Дионис был богом, обладавшим разнообразным могуществом, и вокруг него создалась целая теософия аскетической морали, где идеалом верующего было — бороться, страдать и победить вместе с богом, дарующим бессмертие.
Об особенностях его культа трудно составить себе общее представление, так как он тесно переплетается с другими, в частности, с фригийским культом Савазия и с мистериями корибантов, в связи с чем мы можем проследить целый ряд местных божеств того же типа, что и рассмотренные нами; подобным образом можно видеть, как миф об Аполлоне поглотил целый ряд местных солнечных богов.
Так, смертный Иазион или Иазиой убит Завсом за то, что он был возлюбленным Кибелы, родившей ему одного божественного сына Корибанта. Но в другом мифе он являлся также сыном девы Персефоны и не имеет отца — ни человека, ни бога. В орфическом гимне Корибант — могущественный владыка преисподней; он освобождает дух от всяких страшных видений, посылает блаженство и печаль; ею природа двойственного характера. Дионис, подобно индийскому богу огня Агни, также рожден от двух матерей и так же, как Гермес и Геракл, он сошел в ад и вернулся, восторжествовав над смертью.
Во всех таких культах можно отметить постепенное выпячивание отношений материнства, причем богиня-мать, как таковая, все более выходит на первый план; зато бог-сын, как мы это видим на примере Диониса и Деметры, заслоняет и вытесняет богиню-дочь (Персефону), которая в Риме стала близнецом с Вакхом, образовав с ним пару под именем Лидера и Либеры.
В культе Озириса мы тоже наблюдаем такой процесс постепенного изменения. В древнейших египетских верованиях Озирис одновременно брат и супруг Изиды; когда Озирис был убит и растерзан Тифоном, Изида собрала его разбросанные члены и предала их погребению. Затем их сын Гор (который в свою очередь найден мертвым в носящейся по волнам колыбели и вновь рожден своей матерью) отмщает за своего отца, который остается в подземном царстве судьей мертвых.
Но по мере развития культа, Гор, выступающий в одном из своих проявлений (первоначально они обозначали, быть может, разные божества), как взрослый могущественный бог, оказывается только младенцем, сыном Изиды и Озириса, и его обычно изображают сосущим материнскую грудь младенцем, рожденным, как и Иисус, накануне зимнего солнцестояния. Озирис же в новой версии остается страдающим богом, предметом скорби и ликования; к нему обращается в мистерии верующий, жаждущий мистического возрождения; с этим таинством связано почитание креста Озириса, эмблемы бога.
«Я обнимаю ствол смоковницы», — говорит превращенная в Озириса душа в «книге мертвых»; «я прилепился к дереву смоковницы и ее руки милостиво раскрылись для меня». Но, с другой стороны, Озирис «утвердит властелином и правителем своего сына Гора», а в некоторых обрядах душа в подземном мире сливается с Гором, как она
