13—19 И наконец, Иов желает разъяснить друзьям смысл своей новой речи к Богу (13:20 — 14:22). Раньше, в главе 7, он просил Бога отвратить Свое внимание от него, то же и в главах 9 — 10. Теперь он вступает в рискованное предприятие, сознательно призывая Бога к диспуту с ним (22). И хотя это опасно (14), рискованно (15), Иов все же настаивает, так как убежден в своей правоте (18).
13:20 — 14:22 «Покажи мне беззаконие мое и грех мой». Иов делает два выпада в сторону Бога. В первом (13:19—29) он настаивает, чтобы Бог открыл все, что Он имеет против него; второй выпад (14:1—22) звучит несколько парадоксально, поскольку здесь Иов требует от Бога оставить его и позволить ему мирно умереть. Эти два стона, две мольбы исходили уже и прежде из уст Иова.
19–28 Вначале Иов просит Бога вступить с ним в подобие судебного разбирательства с целью получить от Него приговор невиновен (19). Но он ставит два условия (20): Бог должен удалить от него руку Свою и прекратить потрясать его, Иова, Своим ужасом (21). Только после этого Бог может начинать процесс, или, если Ему угодно, Иов начнет его сам (22). На языке судопроизводства это означает, что Иов требует предъявление обвинений против себя (23). Он не считает, что за ним тянется какое–то преступление, но настаивает: «…покажи мне беззаконие мое и грех мой». Иову кажется, Бог делает слишком много шума из ничего (25), ибо наказывает его за какие–то совершенные в юности провинности (26) и, как мы уже слышали (напр.: 3:23), преследует его и чинит ему всяческие препятствия (27).
14:1—22 Здесь фокусировка вновь смещается с Иова (как в 13:20—28) на все человечество вообще. Конечно же, Иов по–прежнему продолжает рассуждать о себе, но, как он это делал и ранее, проецируя свои чувства и свой опыт на все человечество (ср.: 3:20; 7:1–10). Основная мысль этой главы состоит в том, что человеческие существа слишком ничтожны, чтобы заслужить такое пристальное внимание Бога к себе и своей жизни, какое испытывает Иов. Поскольку люди так недолговечны, Бог мог бы смотреть снисходительнее на их грехи — ведь они никак не могут изменить мировой порядок (4).
7–12 Контраст между надеждой на продолжение жизни, которая есть у дерева, и надеждой человека на пробуждение к новой жизни усиливает мысль стиха 5. Человеческая жизнь заканчивается смертью, она не имеет продолжения. Дерево может надеяться на новую жизнь (7), для человека такой надежды нет: до скончания неба он не пробудится (12) — так считает Иов. Мысль его бьется на грани надежды на воскресение: если бы только Шеол был не последним местом покоя, откуда нет выхода, а убежищем, где можно спрятаться от пристального взгляда Бога и Его гнева (13), местом отбывания определенного срока, которому когда–то придет конец (14)! Если бы Шеол был тем местом, откуда Бог с радостью возвращал бы назад свои творения. Если бы Он перестал искать совершенные ими грехи, закрыл бы вину их и в свитке было бы запечатано беззаконие их (16—17). Но эта надежда беспочвенна, говорит Иов, и спрашивает: Когда умрет человек, то будет ли он опять жить ? (14). Нет! Как горы разрушаются и как земная пыль смывается, так и самая сильная надежда уничтожается горькой реальностью смерти (18–19). У человека нет никакой надежды, у него лишь одна перспектива: быть побежденным Богом (20) и прейти в страну одиночества Шеол, не зная ничего о том, что происходит наверху на земле, не зная даже, в чести ли живут дети его (21). В своем одиночестве он чувствует только, как плоть его… болит (22). Это трепещущее желание Иова жить после смерти по–своему исполнилось в христианской надежде на воскресение. И все же для Иова, хоть он и готов ждать своего оправдания целую вечность, важно только то, что происходит сейчас в его земной жизни.
В этой речи отражен драматический поворот, который происходит в душе Иова. После всех требований немедленного избавления от страданий и после всех рассуждений о бесполезности споров с Богом он совершает нечто невозможное и опасное. Иов официально обязывает Бога указать те преступления, за которые он, Иов, несет наказание. И это требование уже не может быть аннулировано. Иов обратился к суду не для того, чтобы умолять о пощаде и сохранении ему жизни, но для спасения своего честного имени. Он не верит в благость Бога и мало верит в Его справедливость, но он сильно верит в собственную праведность — настолько сильно, что уверен в своем будущем оправдании, когда бы оно ни произошло.
Разумеется, весь этот разговор о судебном разбирательстве — всего лишь образ, метафора. Однако это не просто оригинальный художественный прием, — это язык чувств, вскрывающий суть состояния человека, который находится вне гармонии с Богом. После целой жизни безмятежного существования под Божьим покровом Иов вдруг обнаруживает, что все его основы рушатся и ему приходится осваивать новый язык — язык горечи, использовать слова, способные передать его отчаяние при виде анархии, царящей в его мире! Это язык разногласия и разделения, состязания и поражения.
15:1—35 Вторая речь Елифаза: «Опасайся удела человека беззаконного»
В первой части этой речи (2—16) Елифаз обращается непосредственно к Иову; вторая (17—35) ее часть, где он говорит о судьбе нечестивых, носит более отвлеченный характер. Разумеется, Елифаз подразумевает, что Иов к ним не относится и поэтому ему нечего бояться. Вся его речь задумана как утешение и ободрение для Иова, так что позиция Елифаза со времени его первой речи (главы 4 — 5) не изменилась.
С точки зрения Елифаза, у Иова есть два изъяна: интеллектуальный и моральный. Первый состоит в его неспособности понять, что даже самый совершенный человек ничтожен в глазах Бога (14–16), поэтому Иов не прав, ставя себя выше других (9) и подрывая традиционные теологические истины в угоду своему личному опыту (4). Моральный недостаток Иова проявляется в том, что он не умеет выносить свои страдания мужественно и терпеливо. Какой бы ни была его вина, ставшая причиной его страданий, она ничто по сравнению с тем беззаконием, которое он совершает сейчас, поступая так, как поступает. Он грешит и против себя (6) и против Бога (13) тем, что так однобоко и с такой горечью судит о Боге. Сама страстность речи Иова доказывает его неправоту (12—13), потому что истинно мудрого человека отличает спокойная речь. Елифаз не отвергает Иова как личность, но он не может понять, что Иов сейчас — не тот человек, с которым можно вести отвлеченные беседы. Иов — раненый, страдающий и раздраженный человек, и призывать его к терпению значит призывать к нечестности. Если бы Иов страдал молча, он бы принял Божье осуждение, но он мог это сделать только изменив себе, проявив лицемерие.
15:2—16 Безрассудство и неправедность слов Иова. По мнению Елифаза, Иов поступает далеко не мудрым образом, ибо наполнен знанием пустым (2). Более того, требуя оправдания от Бога и рассуждая о разрушительной силе Бога (здесь Елифаз, по–видимому, имеет ввиду 12:13–25), Иов выглядит неблагочестивым человеком (да ты отложил и страх; 4). Все сказанное Иовом объясняется не истинной теологией, а его греховностью (нечестие твое 5).
7–16 Елифаз опять говорит то же, что и прежде: Иов поступает неразумно, позволяя устам своим вводить себя в грех. Несмотря на все его притязания на обладание знанием (напр.: 12:3; 13:1), он даже не мудрее первого человека Адама (относительно мудрости первого человека на святой горе Божьей см. Иез. 28:12—14). Не был Иов и слушателем небесного совета Божьего (8) в отличие от пророков, посвященных в тайные планы Бога (Иер. 23:18,22); не обладает он также той мудростью, которую имеют его друзья, потому что они старше его (10). Незначительное несовершенство не предосудительно; даже ангелы (святые Его) несовершенны (15), но именно по этой причине — невозможности достижения абсолютного совершенства — Иов должен принимать посланное ему страдание. 16 Говоря, что человек нечист и растлен, Елифаз вовсе не желает лично оскорбить Иова; это просто обобщенное противопоставление, каким бы резким оно ни казалось, природы человека и Божьей чистоты.
15:17–35 Жалкое существование и устрашающий жребий нечестивого. Здесь нарисована картина жизни неправедного человека. В первой ее части (20–26) повествуется о том беспокойстве и страхе смерти, в котором он живет. Вторая часть посвящена рассуждениям о его конце, который приходит раньше срока (31—33). Елифаз постоянно дает понять, что он не причисляет Иова к подобным грешникам и что это описание совсем к нему не относится. Иов не мучил себя во все дни свои (20) и он не подобен тем, кто зачал зло и родил ложь (35). Иов не принадлежит к нечестивым (34), но он должен остерегаться, чтобы не оказаться в их компании из–за своей враждебности к Богу (25). Нарисованная Елифазом картина не лишена некоторой надуманности, поскольку желаемое чаще всего принимается за действительное.
