извергнуть из культуры, желавшей называться культурой. Начиная со Спинозы и Реймаруса, ставился под вопрос и яростно разрушался авторитет Библии. Всё это оставило после себя груду развалин, но вместе с тем – признаемся откровенно – и некоторые положительные результаты [154].
Сначала появились образы Иисуса-«просветителя», Иисуса-«либерала», казавшиеся всё более убедительными. Затем, по мере развития и совершенствования историко-критического метода в конце XIX и в первые десятилетия XX в., сложились условия для возникновения «эсхатологического» или «апокалипсического» Иисуса. По окончании Первой мировой войны были провозглашены «нео-ортодоксальная» теология Карла Барта и «демифологизированная» экзегеза Рудольфа Бультмана, что означало коллапс поисков «либерального» Иисуса [155]. После этого этапа современных исследований об Иисусе 1960-х гг. начался новый этап, когда ученики Бультмана, в отличие от учителя, продемонстрировали больше интереса к «историческому» Иисусу, нежели к слишком спокойному «Христу веры». Наконец, в последние десятилетия наступил и продолжается до сих пор третий этап, когда к Библии пытаются применить социологические методы исследования, сосредоточенные на социальном, культурном и религиозном контексте явления Иисуса и его движения, при этом особое внимание уделяется теме «Иисус-еврей». Между тем в конце 1960-х гг. возникло и стало развиваться «феминистское» прочтение Библии, с поставкой проблемы «Иисус-феминист» (см. гл. 1–2).
Наша зарисовка, естественно, не претендует очертить широчайшее русло новозаветных исследований, развивавшихся в прошлом столетии как никогда прежде успешно и освоивших самые разнообразные научные методы и подходы. Одним из новейших и многообещающих методов является интегрированный – исторический и теологический, социальный и литературоведческий – анализ первых десятилетий христианства (27-150 гг. после Р. Х.). В этих рамках тщательно исследуется «устное предание» о словах и событиях, произнесенных и произошедших в жизни «воспоминаемого Иисуса». Предполагается в частности, что синоптические Евангелия «сохранили модель и технику устного рассказа, что гарантировало устойчивость и непрерывность предания» [156].
Разумеется, «литературный жанр» Евангелий был и остается оригинальным, несопоставимым с чем бы то ни было, несмотря на все допустимые аналогии, – ни с биографиями античного греко-римского мира, ни с повествованиями Ветхого Завета, развивавшимися и в последующей иудейской литературе. В соответствии с этим новейшим направлением новозаветных исследований каждое Евангелие по присущим именно ему содержанию, форме и функции рассматривается как рассказ о словах и делах или, если угодно, о речениях и фактах, относящихся к Иисусу из Назарета, завершающийся его смертью и воскресением – рассказ, нацеленный на передачу верующей аудитории спасительного смысла сообщенных фактов.
Со своей стороны, мы считаем, что сегодня историко-критический метод нельзя не признать полезным и им следует последовательно пользоваться, однако осторожно и не допуская его абсолютизации (разумеется, в наши дни он включает в себя целый ряд версий). Думаем, однако, что необходимо и полезно весь комплекс его оперативных средств поместить в более широкий и одновременно полный герменевтический контекст [157]. Историко-критический метод стремится вычленить достоверные данные, но при отборе, сравнении и объяснении этих данных не может не предлагать интерпретацию. Его цель – аргументировано представить событие или персонажа в определенный исторический момент и в определенной среде. Результат будет более или менее ценен и убедителен в зависимости от размера ставок в этой игре и от способности историка одновременно разделять и сливать горизонты понимания как «субъектной», так и «объектной» стороны исследования.
Фундаментальная проблема историко-критического метода исследования Нового Завета заключается в следующем: в какой степени обладает он всеми инструментами и источниками, необходимыми для выработки «бесспорного» и «окончательного» решения относительно подлинности событий и проповеди в истории Иисуса из Назарета, без чего эта история выродилась бы в миф или в иллюзию. Сформулировав этот решающий вопрос, следует честно ответить, что, несмотря на все свои достоинства и даже на ценный вклад в «науку», историко-критический метод сам по себе не обладает всеми необходимыми для этого качествами. Так называемый «исторический Иисус», привлекший особенное внимание, оказывается в данном случае «научным» построением, которое навсегда останется абстракцией, набором и интерпретацией данных, не совпадающих и не могущих совпасть с «тотальной реальностью» Иисуса Назарянина – еврея-«маргинала» по отношению к представителям политической, военной и религиозной власти, реально жившего и действовавшего в Палестине в I в. после Р. Х. Как было сказано, «исторический Иисус – это не реальный Иисус. Реальный Иисус – не исторический Иисус» [158].
Знание о «реальности», особенно о «тотальной реальности», не только чрезвычайно сложно, но и практически недостижимо. Думать иначе наивно и ошибочно. Сейчас для Иисуса из Назарета этой тотальной реальности нельзя достигнуть с помощью одного лишь историко-критического метода, но не потому, что этот метод не имеет достоинств, и не потому, что Иисус никогда не существовал – Он безусловно существовал, «но скорее потому, что целью дошедших до нас источников была вовсе не фиксация всех или большей части слов и дел общественного служения Иисуса, не говоря уже обо всей его жизни» [159].
С другой стороны, границы нашего познания просматриваются и в отношении персонажей древней истории. Про всю древнюю историю (и не только про нее) можно сказать, что в ней происходило гораздо больше событий, чем теперь можно обнаружить. Проблема границ возникает, конечно, не только в связи с Иисусом из Назарета. Многие исторические фигуры прикрыты довольно густым туманом, хотя и того, что удается в нем рассмотреть, вполне достаточно, чтобы отнестись к познанию с доверием и чтобы поверить в Иисуса.
Каждый случай применения историко-критического метода, даже в самой передовой версии, требует большой осторожности и сдержанности. Не случайно этот метод постоянно подвергается критике, требуя дополнения и совершенствования. Это не значит, что нужно впадать в панику, услышав, что метод недостаточен сам по себе и в конечном счете неприменим к такому «объекту», как Иисус Назарянин. Иисус не только должен стать «субъектом», который признается существующим и обладающим теми или иными характеристиками, сказавшим такие-то слова и совершившим такие-то действия. Он требует свободного и ответственного решения полностью Ему довериться, следовать за Ним с безусловной решимостью вплоть до готовности отдать за Него жизнь: одним словом, Он требует веры. Тем не менее, недостаточно простого учета различий между реальностью, историей и верой, а требуется также объединение различных сфер и уровней понимания и интерпретации. Значит, именно сознание всей сложности этого комплекса в момент, когда его элементы сводятся воедино, может продемонстрировать убедительность христианской веры.
Применение историко-критического метода связано также с четкой формулировкой и введением в действие ряда критериев, разработанных ради выявления подлинно «исторического» в дошедшем до нас документе. В исследовании «исторического Иисуса» речь идет в частности об определении в четырех канонических Евангелиях фактов, несомненно основанных на пасхальной вере первоначальной Церкви. Здесь необходимо работать с текстами, составленными спустя 40–50 лет после описываемых событий – очевидно,
