и, считая ее лишь вспомогательным средством, всё же утверждал, что без философии было бы невозможно раскрыть тайны Священного Писания. Разве не сказал Платон, что «тот, кто не углубился в философию, не сможет компетентно ни о чем сказать» (Федр 53)?
Особого рассмотрения заслуживает понимание Климентом агапы. По этому поводу весомо высказался Андерс Нюгрен [307]. Он утверждал, что в конечном счете понятие агапы у Климента скорее всего соответствует тому, что Платон называл «небесным эросом». Подход Нюгрена в целом мы рассмотрим далее (раздел 11.6). Здесь же ограничимся замечанием, что Климент был склонен понимать агапу с позиций теоцентризма: он считал, что она исходит от Бога и ведет к Богу. Поэтому неверно утверждение Нюгрена, будто с его точки зрения любовь Бога к человеку находится на втором плане, после любви человека к Богу. Для Климента агапа – не желание, не пылкая страсть к любимому, она противостоит порокам и выражается в кротости, доброте, постоянстве. Агапу можно определить как «единодушие в предметах, касающихся разума, образа жизни и обычаев. Она заключается в сопричастности жизни, в преизбытке дружбы и привязанности в сочетании с благоразумной заботой о нуждах других» [308].
Подобное определение может покоробить. Где здесь парадоксальная трактовка агапы Павлом, где позор и безумие любви Бога, высшим проявлением которой стал крест Христов? Где любовь к врагам, грешникам, падшим? Климент считает человека чем-то божественным, утонченным, подобным Богу. Только подобное может любить подобное, и Бог не мог бы любить человека, если бы не находил в нем чего-то подобного Себе. В этом отношении у Климента обнаруживается столь сильное влияние Платона, что он задает вопрос: «возможно ли, чтобы нечто достойное любви не было любимо?» [309].
Представляется, что примерно так же мыслил и Ориген. Очевидно, что он ценил философию, но ценил по-своему. По мнению Оригена, философия может быть помощницей христиан, способствуя не только их интеллектуальному развитию, но и духовному росту, и без предоставляемых ею методов и средств он бы замедлился.
Философия действительно необходима для аллегорической интерпретации Священного Писания. Но метод интерпретации, применявшийся Оригеном, основывается не непосредственно на философии – в частности, не на трудах Платона.
Этот метод восходит к Филону Александрийскому, которого он считал в каком-то смысле своим предшественником, невзирая на различие религиозной принадлежности – христианской у Оригена, языческой у Филона. Но каким образом и в какой степени платонизм через посредство Филона усвоил Ориген?
11.5. Эрос и агапа: неверно понятый ориген
Для того чтобы понять основы учения столь многогранного и плодовитого христианского мыслителя, как Ориген, необходимо углубиться в его неутомимую работу над библейскими текстами. Это условие распространяется и на исследования по нашей теме. Размышления Оригена об эросе и агапе следует увязать с его экзегетикой и, что более важно, – с теми фрагментами его произведений, которые он посвятил Песни песней. К этой библейской «поэмке» (см. гл. 5) он еще в юном возрасте составил небольшой Комментарий в двух книгах, и об этом событии стоит упомянуть отдельно.
Какие мотивы могли побудить его почти в отроческом возрасте обратиться к этой библейской книжечке? Единственный сохранившийся ее фрагмент позволяет понять, что еще юный Ориген почувствовал всю сложность картины, изображенной в Песни, и это обстоятельство не лишено смысла. Он снова обратился к этой книге около 240 г., находясь уже в более чем зрелом возрасте. Тогда он продиктовал большой Комментарий в десяти книгах, из которого благодаря Эпитоме (краткому изложению), подписанной именем Прокопия из Газы, до нас дошли некоторые фрагменты. Сохранился также сокращенный и упрощенный, но всё же ценный латинский перевод, выполненный Руфином Аквилейским в самом начале V в.
Наконец, Ориген вернулся к Песни песней в третий раз в двух Гомилиях, из которых сохранился всего один фрагмент, но также, к счастью, полный латинский перевод, сделанный Иеронимом в 383 г. и посвященный папе Дамасию. Эти Гомилии, или Tractatus, как их назвал Иероним, Ориген «написал на простом языке, словно для младенцев с молоком на губах».
Это, в самом деле, не пространные тексты, столь характерные для Оригена. Как сказал Иероним, они выглядят как вкусный кусочек от кушанья, т. е. от большого Комментария к Песни песней, где тот, кто превзошел всех в толковании других книг Писания, превзошел самого себя.
Преисполненный вдохновения Ориген объясняет нам в Гомилиях, что «трудно найти человека, который, просмотрев все песни, собранные в Писаниях, был способен возвыситься до Песни песней».
Безусловно, мало найдется людей, способных подняться на высоты Песни подобно Оригену, и мы в этом еще убедимся. Но вместе с восхищением, которого он заслуживает, разве нельзя нам хладнокровно оценить результаты, достигнутые им в герменевтике? В большом Комментарии к Песни, написанном в соответствии с его общим экзегетическим методом, к двум принятым у Оригена уровням интерпретации добавлен третий или, точнее, один из двух обычных уровней разделен на два. Первый уровень экзегезы Оригена – буквальный, и на нем главные персонажи Песни именуются «супругом» и «супругой». Второй уровень, «духовный», включает два «подуровня»: христологический и такой, который можно назвать психологическим. На первом из них персонаж-мужчина интерпретируется как Христос, персонаж-женщина – как Церковь. На втором центральные персонажи библейского текста означают божественный Логос и человеческую душу. Еще Ипполит комментировал Песнь, полагая в «муже» и «жене» Христа и Церковь. Таким образом интерпретация, согласно которой главные действующие лица Песни понимаются как Логос и душа, представляет собой абсолютно новый подход, введенный в историю христианской экзегетики Оригеном.
Если в большом Комментарии к Песни несколько уровней прочтения выдерживаются на протяжении всего текста, то в Гомилиях применяется более простой метод, предполагающий один уровень прочтения – духовный: рядом с «супругом» Христом попеременно оказываются то Церковь, то верующая душа. Отсюда можно сделать вывод, что, согласно Оригену, в Библии имеются фрагменты, которые нельзя понимать буквально, и Песнь – один из них. Другой вывод состоит в том, что, по его убеждению, христологический и психологический смысл могут правильно понять только «совершенные» христиане или «гностики» [ «познавшие»], проникшие в глубину тайн священных писаний.
Ориген предостерегал от того, чтобы Песнь песней попала в руки «простецов», т. е. неподготовленных верующих, еще слишком привязанных к «чувственным» и «материальным» вещам и мало или вовсе не расположенным к «умопостигаемым» и «духовным» реальностям. По его мнению, ради сохранения самого Писания «простецов» нужно питать молоком, как детей (ср. Евр 5:12–14). Но почему Песнь песней – слишком тяжелая пища, которую можно давать только «совершенным»? Ответ Оригена: Песнь – опасный текст, и его не следует особенно рекомендовать.
И все-таки, почему книга из Священного Писания, слово Божие должно беспокоить и причинять вред? В Гомилиях о Песни Ориген задает нам просветительские вопросы и
