от удара ожидаемого и неожиданного; каждому в детстве и юности приходилось быть битым; я хорошо помню, что неожиданно полученный удар вызывал ничтожное страдание по сравнению с тем, которого я ожидал, потому что на ожидаемое страдание было направлено внимание. Биографии великих людей полны примерами великого влияния внимания на интенсивность чувствований; говорят напр., про Кампанеллу, Лейбница, что они подавляли боль, то есть не чувствовали ее, направляя все свое внимание на свои мысли; я не верю этим рассказам и считаю их „рассказами для взрослых детей“, но для меня несомненно, что внимание значительно усиливает страдание: серьезные, наделенные сильным вниманием люди страдают сильнее, чем невнимательные, легкомысленные. В этом я неоднократно убеждался у кровати больных; многие больные страдают при втором припадке, напр., невралгии, сильнее, потому что они ждут наступления болей, уже изучили свое страдание. Большинство врачей согласятся со мной, что объективным мерилом болей средней степени может служить то, насколько подробно и отчетливо больной рассказывает про перенесенную болезнь. Одним словом, внимание лишь в исключительных случаях облегчает нам страдания, но почти всегда их усиливает, что вполне очевидно относительно нравственных страданий. Чем слабее внимание, тем слабее страдания, почему лица, одаренные слабым вниманием, вообще самые счастливые; это беззаботные, вечно веселые, легкомысленные счастливцы. А так как у животных вообще внимание, по крайней мере, произвольное едва-ли развито, то страдания у них едва-ли достигают той интенсивности, как у человека: если они и страдают, то страдания их, вероятно, менее продолжительны, чем у нас.
Еще последнее соображение. Если животные действительно страдают, то у них, в силу истощаемости нервной системы, восприятие страданий скоро притупляется, их сознание, если оно у них есть, перестает воспринимать страдания. Те животные, которые наделены значительно развитым мозгом, обречены положительно на непрерывные страдания уже от одного голода; в самом деле, разве их существование не есть постоянные поиски за пищей; особенно тяжело существование плотоядных. Вечный голод вот удел почти всех животных; домашние животные не голодают так, как живущие на воле, но за то они страдают от непосильной работы и жестокого обращения. Неужели их нервная система не истощается, остается способной воспринимать страдания?
Все эти соображения не позволяют нам, при современном состоянии науки, определить, где начинается сознательные, т. е. настоящие, действительные страдания. Если допустить, что животные чувствуют страдания и удовольствия также, как мы, то мы должны признать существование этих чувствований уже у птиц; по крайней мере, поведение голубей, потерявших дорогу домой, выражает собой глубокое страдание; когда голубь, после продолжительной отлучки, возвращается в свое гнездо, то он выражает живостью удовольствие — неужели-же и голуби наделены сознанием и, следовательно, сознательными чувствованиями?
Вышеизложенное учение о существе чувствований, вместе с изложенным мною определением жизни и органической материи, дает нам полную возможность вполне научно сравнить сумму страданий и наслаждений человечества. Зная, что такое чувствования, зная, какие физиологические процессы соответствуют страданию и наслаждению, понимая правильно основное свойство жизни, мы можем сравнить те физиологические процессы, которые соответствуют страданию и наслаждению, и таким образом измерить несоизмеримые сами по себе психические процессы чувствования. Установив, что страданию соответствуют процессы разрушения — смерть, наслаждению соответствуют процессы созидания — жизнь, и зная, что такое жизнь, нам для определения суммы наших наслаждений и страданий нужно только выяснить, в каком соотношении стоит жизнь и смерть в течение нашего существования. Таким образом неразрешимый для психологии вопрос мы разрешим с помощью биологии.
Прежде чем перейти к разъяснению поставленного вопроса о соотношении жизни и смерти в организме, я отвечу на поставленные выше вопросы — почему величайшему наслаждению при совершении полового акта не соответствует столь же сильного страдания при половом воздержании. Как я уже говорил выше, психология совсем не может объяснить этого факта; этот факт до сих пор являлся единственным опровержением вышеприведенного учения о чувствованиях. Все остальные возражения против этого учения вытекают или из незнания биологии или из незнания психологии противниками этой теории, но действительно разделяемое мною учение не могло объяснить, почему половой акт дает величайшие наслаждение, а половое воздержание обусловливает сравнительно ничтожное страдание.
Вышеприведенное понимание жизни вполне уясняет нам этот необъясненный до сих пор факт. Половое воздержание вызывает страдание лишь постольку, поскольку оно вредно для нашего организма; как и всякое страдание оно соответствует частичной смерти, происходящей в нашем организме. Мы не знаем вполне точно, что происходит с организмом при половом воздержании; начатое Броун-Секаром изучение этого вопроса позволяет нам только догадываться о значения семенных желез для всего организма. Мы знаем только, что вполне здоровые люди без особого вреда переносят половое воздержание, которое однако у болезненных субъектов вызывает известный симптомокомплекс патологических явлений. Половое воздержание не может привести к смерти, поэтому конечно оно и не вызывает столь интенсивных страданий, как жажда или ожог. Оно вызывает легкое хроническое недомогание, поэтому и интенсивность страдания им обусловливаемого приблизительно такая-же, как бывает при недомоганиях вообще. Это вполне понятно, и конечно ничуть не опровергает вышеприведенного объяснения чувствований. Интенсивность наслаждения при половом акте для нас станет понятна, если мы припомним вышеприведенное определение жизни. При отделении семени организм совершает основной акт всякого органического существа, проявляет самым полным, совершенным образом свою жизнь, ведь рост, увеличение есть основное явление жизни; в отделении семени при половом акте у человека, как весьма сложного организма, сконцентрирован весь рост, все увеличение жизни, к которому только способен достигший наибольшего доступного ему объема организм. Более простые организмы постоянно увеличиваются и размножаются; у человека, как весьма сложного организма, рост, увеличение самого организма происходит только в первый период существования; дальнейший рост, увеличение, состоящее в половой деятельности, происходит только сравнительно очень редко, и вся жизнь с ее бесконечным стремлением к увеличению выражается в отделении семени при половом акте. Понятно поэтому, что это редкое и потому крайне интенсивное проявление жизни сопровождается самым интенсивным наслаждением. Интенсивность наслаждения при половом акте вполне соответствует интенсивности жизни, сосредоточенной в этом акте; мы знаем, что у высших животных этот акт заменяет собою деление, и следовательно имеет то-же значение. Жизнь всякого живого существа состоит в увеличении путем роста и путем размножения; наибольшая полнота жизни для организма, неспособного увеличиваться путем роста, проявляется в размножении. Понятно поэтому, что у животных, обладающих чувствованиями, наисильнейшее наслаждение должно соответствовать половому акту, как процессу жизни по преимуществу.
Мы конечно не знаем, и я думаю никогда не узнаем, почему и как у высших животных жизни соответствует наслаждение и смерти страдание 41, во мы знаем, что у так называемых низших животных половой
