абсолютным. В IV книге «Метеорологии» на первый план выступает третий из перечисленных смыслов этого понятия.
Вопрос об авторстве IV книги «Метеорологии» был вызван существенными отличиями ее от первых трех книг, в частности, отсутствием в ней теории двух испарений (ἀναϑυμίασις), а также наличием представлений о пористом строении веществ. Осторожные сомнения в авторстве Аристотеля были высказаны еще в позапрошлом веке Целлером [145]. Хаммер-Иенсен предположила, что автором этого трактата является Стратон [65]. Однако исследование Дюринга показало, что язык и понятийный состав трактата подтверждают авторство Аристотеля [53]. Тем не менее основания для скепсиса сохранились. Готшальк обратил внимание на то, что представления о порах противоречат аристотелевскому континуализму [62]. Большинство современных исследователей, если частично и сохраняют определенный скепсис, как, например, Штром, однако склоняются в пользу авторства Аристотеля [129а]. Решительным сторонником авторства Аристотеля является французский исследователь и переводчик его сочинений Трико [134b].
Такое рассмотрение дается, в частности, в книге П.П. Гайденко [10]. Интересное сопоставление континуализма Аристотеля и стоиков проводит Сам-бурский [120].
«Все эти способы действия не могут принадлежать одному и тому же предмету, ибо кипящая вода согревает больше, чем пламя, а сжигает и плавит то, что можно сжечь и расплавить, – пламя» (РА, I, 2, 648b 26–28).
Такова основная тенденция аристотелевской концепция природы. Хотя Аристотель не так уж редко рассматривает количественное отношение объектов физики, однако в принципе количественный фактор у него оказывается подчиненным качественному, как мы это уже видели. Только в очень редких случаях количественный фактор определяет направление течения процесса (например, GC, I, 10, 328а 26–27). Характерно, что количественное соотношение рассматривается скорее в качественной форме (больше – меньше), чем в собственно количественной или числовой, как, например, у Платона.
По-видимому, математик, которого здесь имеет в виду Аристотель, это – геометр. Приведенное место из «Метафизики» нельзя истолковывать в том смысле, что математика, по Аристотелю, не имеет дела с дискретными объектами. Дискретными количествами, изучаемыми математикой, являются, в частности, числа (Категории, VI).
Правда, не от всякой материи: «Материя, – говорит Аристотель, – имеется у всего, что не есть суть бытия вещи и форма сама по себе, а есть определенное нечто» (Метафизика, VII, 11, 1037а 1–2). Будучи определенными вещами, математические предметы наделяются особой материей – умопостигаемой (ὓλη νοητή) (там же, 10, 1036а 9). Та материя, от которой абстрагируется математика, – это материя, воспринимаемая чувствами (ὓλη αίσϑητή), служащая материей для вещей физического мира (см. об этом далее).
Интересный анализ аристотелевской теории математики как теории, основанной на возможности определенного «постольку – поскольку» (Insofern), дает Виланд [144, с. 198–199].
Или «природной материи» в переводе П.С. Попова.
О душе, I, 1, 403b 17–18.
Парадигму такой концепции научного знания Мансьон видит в мышлении биолога, «который, определяя орган через его функцию, синтезирует огромное количество фактов, сильно различающихся друг от друга, в одной концепции: именно биолог способен под разнообразием реализаций узнать тождественность цели, преследуемой природой» [92, с. 131].
Утраченное произведение Аристотеля, которое, однако, в какой-то мере реконструировано [52, 112]. См.: Аристотель. Протрептик. О чувственном восприятии. О памяти. СПб., 2004.
Аристотель считает круговое движение высшим и первым родом движения (Физика, VIII, 265а 13–18). Именно этим движением наделены небесные тела, в том числе звезды.
Диоген Лаэртский, V, 1, 24.
«О преходящем, – говорит Аристотель, – нет ни доказательства, ни безусловного знания» (Вторая аналитика, I, 8, 75b 24).
Но качество выступает, с другой стороны, как необходимое и устойчивое определение вещей. Анализ этой апории понятия качества будет продолжен в следующей главе.
О различении более явного и известного для нас и более явного и известного по природе см.: Физика, I, 1 184а–184b.
Этому соответствует рассмотренная нами выше сопоставительная характеристика физических и математических предметов: физические предметы первичнее «по бытию», а математические предметы – «по определению».
Такую же точку зрения мы находим у Ле Блона [85, с. 292].
«Когда аристотелевская физика, – говорит В.П. Зубов, – казалась целиком сданной в архив, естествоиспытатели продолжали восхищаться трудами Аристотеля-зоолога» [17, с. 151].
Расхождение между текстами этих сочинений касается и числа категорий. Согласно Обель, расхождения между этими сочинениями настолько существенны, что нельзя считать, что у Аристотеля была одна-единственная теория категорий [29, с. 377]. В связи с этим современные исследователи обсуждают вопрос об авторстве «Категорий» [93, 95, 100]. В Античности подлинность «Категорий» никогда не оспаривалась, правда, за исключением пяти последних глав, принятых за апокрифические уже Андроником Родосским. Сюзанна Мансьон считает, что автором этого сочинения является ученик Аристотеля, потому что излагаемое здесь учение представляется ей логически более развитым, чем аналогичные учения в «Метафизике» и «Аналитиках», но выраженным крайне неудачно [93, с. 367–368]. Иную точку зрения высказывает Бертлейн, который считает, что в «Категориях» излагаются концепции молодого Аристотеля, частично принимающего и частично модифицирующего платоновско-академические учения [36, с. 250]. Хотя мы более склонны принять вторую точку зрения, однако считаем, что вопрос требует дополнительных исследований.
Например, об этом говорит В.Ф. Асмус [5, с. 46], а также и Г.Ф. Александров [4, с. XII].
Комментируя Аристотеля (Физика, I, 3, 186а 25), В.П. Карпов говорит: «Акциденция есть то, что происходит с каким-нибудь сущим по себе (id quod accidit), но ни “вследствие необходимости”, ни “в большинстве случаев”» (Метафизика, V, 30).
Τό ύγρόν – жидкость. Однако обычный перевод термина – «влажное». Например, пара ύγρόν – ξηρόν (Метеорология, IV, 1, 378b 13–14) передается обычно как «влажное – сухое». И в этом случае существительное выражается субстантивированным прилагательным, т. е. ему сразу же придается, хотя бы частично, значение качества. О переводе этих терминов см., например, у Хаппа [66, с. 523].
Трудно согласиться с точкой зрения Обель, когда она говорит, что
