в своей душе тоску по единению с Природой, чтобы образовать с ней единство, которое, разбиваясь или расщепляясь, вызывает, словно смерть души, моррину.
Эта высокая оценка Матери Земли или Великой Матери, воспринимаемой как прародительница и источник жизни, последнее прибежище, или гробница или последний приют в неуловимом беге, который представляет собой человеческая жизнь, если и не делает из нее предмет культа, не отрицает возможности привести, в бессознательной форме и под видом ортодоксии, к настоящему пантеизму [191].
На самом деле, связь галисийца с Матерью Природой – как с глубоким дном португальского францисканства – может принимать подчас сияющий смысл, бессознательно ведя к вере в то, что она представляет собой последнюю трансцендентальную причину человеческого существа, ибо в ней заключается, в пантеистическом обожествлении Природы, человеческая необходимость в абсолюте и «последней фундаментальности».
Роф Карбальо, однако, не ограничивается констатацией риска того, что эта специфическая галисийско-португальская форма «аффективной привязанности к Матери Земле может привести к аффективной связи с обожествленной Природой» [192].
С одной стороны, он видит, что Природа, как человек, живущий на ее лоне, подвержена смерти и гибели, и в этой мере есть неиссякаемая солидарность между судьбами ее и человека [193], в то время как с другой стороны, в лузо-бразильском мышлении есть такие его представители, как Сампайу Бруну [194], Тейшейра де Пашкукайш [195], Фариаш Бриту [196] или Алвару Рибейру [197], которые считают, что главная миссия, выпавшая на долю современного человека – это его вклад в искупление материального начала и возвышение его до света духа, который является земным и телесным [198].
Доминго Гарсия Сабелл
Врач по образованию, как и его товарищ Роф Карбальо, Доминго Гарсия Сабелл (1908–2003) оставил нам ценный сборник философских очерков, объединенных в книгах Экзистенциальный очерк больного галисийца и другие очерки (1963), Исследование современного эротизма и другие очерки (1976), Особенности мышления (1996), Время отдыха (1998) и Прогулка вокруг смерти (1999), в которых дал набросок основных черт философской антропологии в экзистенциальном ключе с проекцией на социальную реальность Галисии с особым вниманием к таким темам, как временность, память, тело и смерть, любовь и эротизм, тайна и трансцендентальность, а также много интересных размышлений об антропологическом и гностическом измерении современной литературы и живописи. Мышление галисийского философа о саудаде отталкивается от того, что оно представляет жизненную ситуацию, происходящую от взаимоотношения человека с миром, проживаемую и чувствуемому всем его существом. Таким образом, это тотальная ситуация, в которой человек является протагонистом и терпеливым или пассивным субъектом, что придает чувству саудаде глубокий метафизический смысл и делает из него настоящее «метафизическое сущее». Внимательный анализ саудаде привел Гарсию Сабелла к различению трех моментов в его феноменологии или внутреннем процессе.
Согласно ему, первый из этих моментов – тот, когда человек чувствует с максимальной или более интенсивной остротой проблематичное измерение жизни, происходящее от ее радикального содержания. Тогда жизнь становится для нас объективной, и наше собственное «я» претерпевает нечто вроде объективации, констатируя расщепление, оставляя жизнь переплавленной с нами и становящейся овеществленной в этой своей объективации. Отсюда происходит чувство отчуждения, характеризующее этот первый момент чувства саудаде, когда исполненный саудаде человек чувствует себя бесприютным и устрашенным, потерянным и предоставленным силам, которых он не знает или которыми не управляет, независимо то ли это другие существа, то ли мир.
Это чувство отчуждения приводит впоследствии того, кто испытывает саудаде или страдает от него, к деперсонализации, хотя и неполной, и к потере или рассеянию сознания своей экзистенциальности, так что его личность становится фантасмагорической, и отсюда исходит или берет начало ностальгия по самому исчезнувшему человеку и частичная или неполная деперсонализация, эта потеря пути, объективно испытанная или пережитая как нечто интеллектуально болезненное. К печали жизненной ситуации в человеке, испытывающем саудаде, присоединяется, таким образом, меланхолия от непонимания самого себя, неспособности ясно видеть внутри себя, неумения объясниться с самим собой, превратясь в живую загадку, «сфинкса, обращенного внутрь себя, тайну, окруженную тайной, туманом без пейзажа, пророчеством без будущего», с которыми сталкивается бессильный человек, как с лавиной, делающей чужой или враждебной его собственную личность.
Но из этого не следует, однако, что для галисийского мыслителя саудаде представляет нечто отрицательное и агонизирующее, ибо Гарсия Сабелл умеет различить в нем творческое измерение, положительную силу, чье происхождение заключается в эмоциональном знании испытывающего саудаде человека о тайнах Природы во внешнем мире и в самом человеке, знании, которое рождается в туманном молчании и побуждает одержимого саудаде человека искать путеводный свет, способный вернуть ему его человечность и временно утерянную личность, гуманизировать окружающий его мир. Таким образом, в качестве решительного импульса галисийской души саудаде для мыслителя из Компостелы приводит к тому, что человек отделяется от безмолвного одиночества, в котором живет, и вступает в контакт с другими одиночествами, или потенциально другими саудаде, что придает саудаде динамический и активный смысл и проецирует его и нас к общности с другими людьми и Природой.
Если, как у Рамона Пинейро, мышление о саудаде Гарсии Сабелла имеет фундаментальные антропологические корни, он, совпадая с Рофом Карбальо, продолжает отводить решающую роль Природе, не достигая, однако, пантеистического измерения Даниэля Кортесона, или интеграции или понимания связывающего компонента, как это произойдет уже в следующем поколении с Андресом Торресом Кейругой [199].
Андрес Торрес Кейруга
Чуждая любым критическим намерениям или проявлениям, философия саудаде, развиваемая Андресом Торресом Кейругой (1940), в последние двадцать лет добивается, прежде всего, особого синтеза, который бы охватывал, с одной стороны, глубокий универсальный смысл чувства саудаде, а с другой – наиболее новые европейские философские построения [200].
Кейруга сходится с Пинейро, Карбальо и Кортесоном в признании того, что в чувстве саудаде есть нечто радикальное и внутренне присущее человеку, что, однако, «присуще с особой легкостью и интенсивностью способа бытия в мире» галисийцам и португальцам, благодаря чему его объективация в характере и искусстве двух народов безусловно отмечена их этнической и культурной спецификой [201].
Анализ саудаде, предпринятый галисийским мыслителем, разворачивается в двух последовательных и взаимодополняющих планах, первый из которых является феноменологическим, а второй
