Введение
Исследователя, мало-мальски внимательно относящегося к бразильской культуре, не может не озадачить то обстоятельство, что чувство саудаде, которое так обширно представлено в поэтической области, не нашло какого-либо эха в философском мышлении, в отличие от того, что произошло в Португалии или Галисии.
Если в обеих странах португальского языка романтизм возник под флагом саудаде, в Камоэнсе Алмейды Гарретта (1825) и в Поэтических вздохах и саудаде (1836) Думингуша Гонсалвеша де Магальяйнша, только первый предпринял, хоть и краткую, характеристику чувства саудаде, в то время как второй, главная фигура бразильской философии, опубликовал свои первые и уже значительные тексты философской ориентации, никогда не обращая свое философское внимание на чувство романтическое по преимуществу, что остается странным, как странно и то, что синтетическая характеристика этого чувства, представленная Силвештре Пинейру в Философских лекциях, которые он читал в Рио-де-Жанейро, начиная с 1813 г., не принималась во внимание его толкователями или бразильскими мыслителями его последователями.
Так, в то время как в Португалии после Силвештре Пинейру Феррейры и Гарретта философская рефлексия о саудаде получила широкое развитие и продолжение в течение всего XX века, что, начиная с 1950 г., нашло значительное соответствие в Галисии, в Бразилии только недавно, в творчестве Мигела Реале (1910–2006), мы можем найти философские размышления о чувстве саудаде, которое также обширно представлено в его поэзии [211].
Мигел Реале
Хотя размышления Реале представлены в рассредоточенной и почти случайной форме, его рефлексия о чувстве саудаде не минует обсуждения основных тем, определенных и разработанных современной ему лузо-галисийской философией, и имеет явно систематический характер [212].
Два фундаментальных аспекта философской проблематики саудаде расцвели и повторялись в антропологической медитации мэтра из Сан-Паулу: разница и сходство между суидаде, или одиночеством, и саудаде и его отношения с экзистенциальной временностью человека.
Сходясь здесь в значительной мере с позициями своего близкого товарища Висенте Феррейры да Силвы [213], Мигел Реале различает две основные формы одиночества: ту, что происходит от ласки другого человека и соответствует пустоте, оставленной «другими», и ту, что является одиночеством как суидаде, желанной и необходимой паузой «в суете практической жизни с целью того, чтобы дух удвоился за счет себя самого, не с тем, чтобы забыть других, а с тем, чтобы немного вспомнить о себе самом, проанализировать то, чем он является и за счет чего ценится как субстанция».
Эта вторая форма одиночества, далеко отстоящая от акта отказа или бегства к общению с другими людьми, вызванная тщеславием или скукой, представляет собой основную ценность существования человека в его осознании собственной субъективности, что делает возможным лучшее понимание «другого» и человеческой интерсубъективности.
Автор Опыта и культуры полагал, что есть внутренняя и сущностная синхронность между одиночеством, суидаде и саудаде, из-за чего самоуглубление в одиночестве обогащается, когда через чувство саудаде становится разновидностью аффекта. Фактически одиночество как состояние души, в котором выражается саудаде, показывает, что оно не является разрывом с социальным миром или изоляцией души, но наоборот, в нем дух стремится, как бы «в скобках», временно абстрагироваться от того, что повседневно больше всего занимает его время, так что определенное или временное отсутствие, вызванное течением времени или отдалением в пространстве, побеждается или аннулируется «в тесном и нежном сплетении образов и воспоминаний», через саудаде осуществляется «чудо воскресения и присутствия дорогих нам существ» [214].
Именно эта способность чувства саудаде преодолевать или аннулировать разлуку или отсутствие, с одной стороны, приближает его к переживанию времени, свойственного религиозному опыту, а с другой – придает ему особое значение в рамках присущей человеку временности.
В самом деле, в мышлении Мигела Реале религиозный опыт подразумевает смысл «абсолютной временности», которая, делая настоящим священное и отношение или первоначальную связь с божественным, в круговом или линейном возвращении, выражается в отрицании или преодолении времени эмпирического, так же как параллельно опыт саудаде делает так, что отсутствие, во времени и пространстве или, в своей крайней форме, смерти становится присутствием или само будущее превращается в объект воспоминаний и подразумевает взаимопроникновение или уничтожение времени.
Именно двойное временное измерение саудаде и перспективный смысл объединительного движения, являющегося его субстанцией, стали объектом самой внимательной медитации со стороны бразильского философа и нашли самое значительное выражение в его поэтическом творчестве.
Философская и антропологическая рефлексия Реале придавала заслуженное значение временности как решающему и индивидуализирующему элементу или фактору человеческой реальности; философ, в качестве прямого и необходимого следствия своей внутренне аксиологической концепции человеческого существа («человеческое существо – это долг этого существа»; «человеческая личность – это главная ценность всех ценностей») [215] настаивал на различии между временем пустым и квантитативным и временем экзистенциальным, радикально аксиологической, квалитативной и конкретной природы [216].
Экзистенциальное время, которое философ также называет «глубоким временем», – это время, наполненное смыслом, время, прожитое уникальным образом в мыслях, чувствах и действиях каждого человека, в его уникальной и конкретной индивидуальности, в амбивалентности между прошлым и будущим существом, ибо перед человеком будущее открывается в виде возможности, напряжения и открытия для намеренной проекции сознания, а не в виде чего-то, что актуализируется как мышление, чтобы войти в человеческое существо как акт.
Таким образом, человеческая временность – это «мгновенность», в которой сливаются и одновременно и нерасторжимо соединяются настоящее, прошлое и будущее, в неразделимом сплетении или связи прошлых и настоящих событий, которые предваряют грядущее в «перспективной» интуиции, придающей смысл «здесь и сейчас» существованию человека.
В видении философа из Сан-Паулу экзистенциальная временность представляет сама по себе чувство непостоянства, являющееся результатом сущностной и радикальной конечности человека и составляющее основную ось между продолжительностью и смыслом жизни, в которой саудаде, занятия и надежда связаны как «молекулярные внутренние моменты времени».
Настаивая на том, что саудаде есть «требование в настоящем того, с чем разлучили смерть или отсутствие», а надежда – «бесконечная проекция в
