выраженный националистический подтекст. Однако в таблицу не включены образованные до 1960 года террористические группировки преимущественно националистической и религиозной направленности, которые в 1960-е стали включать марксистские идеи в свои теории и манифесты.
Помимо пяти вышеперечисленных факторов несколько событий послужили триггерами, спровоцировавшими всплеск насилия. В кругах крайне левых смерть Че Гевары в 1967 году и разгром студенческих демонстраций 1968 года в большинстве стран Западной Европы – и особенно студенческих бунтов во Франции – усиливали злобу и разочарование. Несколько террористических манифестов, опубликованных после 1968 года, открыто указывали на эти события, а также затрагивали более общие темы иррациональной воли, эксплуатации, коммодификации, гнева и необходимости сделать хоть что-нибудь. Например, Пьер Виктор – в то время лидер французских маоистов, с которым в те годы был связан Мишель Фуко, – вспоминая власть Террора во времена Французской революции, провозгласил на страницах маоистской газеты La Cause du peuple (Дело народа): «Чтобы ниспровергнуть власть класса буржуазии, униженное население имеет основание ввести краткий период террора и физического уничтожения горстки презренных, ненавистных людей. Сложно атаковать власть класса без снятия ряда голов, принадлежащих представителям этого класса и выставленных напоказ в конце игры» [298].
Другие террористы расставляли свои сети более широко. Перед своей смертью Ульрика Майнхоф очень ясно обозначила цель РАФ (Фракция Красной Армии) – группировки, которую она и Андреас Баадер основали в Германии: «Антиимпериалистическая борьба, если она должна стать больше чем просто болтовней, требует разрушить, уничтожить и сровнять с землей империалистическую систему власти – политической, экономической и военной». Она также ясно описала более широкий исторический контекст, в котором возникла необходимость терроризма, конкретные события, послужившие его катализатором, и дала оценку вероятности его успеха:
«Отравленные пролиферацией патологий системы – тотальной коммерциализации и абсолютного лицемерия во всех зонах суперструктуры, – глубоко разочарованные результатами студенческого движения и экстрапарламентарной оппозиции, они (террористы) сочли необходимым распространить идею вооруженной борьбы. Не потому, что они слепо верили, что смогут продлить эту инициативу вплоть до триумфа революции в Германии. Не потому, что они надеялись избежать смерти или ареста. Не потому, что они неверно оценивали ситуацию, считая, что народ просто восстанет по их сигналу. Это было делом спасения исторической целостности понимания, достигнутого протестами 1967–1968 гг.; речь шла о том, чтобы не допустить прекращения борьбы» [299].
Подъем левого терроризма в странах, где не было официальной марксистской идеологии, был шокирующим явлением 1960-х и начала 1970-х годов. Соединенное с более общим разворотом левых в сторону антирационализма, иррациональности и физического активизма, террористическое движение сделало этот период самым скандальным и кровавым в истории левых социалистических движений этих стран.
Но либеральные капиталисты не были настолько толерантными и любезными, как пытались казаться, и к середине 1970-х годов полиция и военные силы капиталистических стран победили террористов: некоторые были убиты, многие другие заключены в тюрьму, а прочие вынуждены были уйти в подполье на более или менее продолжительный срок.
От краха новых левых к постмодернизму
После подавления новых левых участники социалистического движения пали духом и пребывали в смятении. Никто больше не ждал материализации социализма. Никто не думал, что он будет достигнут обращением к электорату. Никто не мог совершить переворот. И те, кто хотел применить насилие, были либо мертвы, либо в тюрьме, либо в подполье.
Каким тогда должен был стать следующий шаг социализма? В 1974 году Герберта Маркузе спросили, считает ли он, что новые левые – это уже история? Он ответил: «Я не думаю, что движение умерло, оно воскреснет в университетах».
Оглядываясь назад, мы можем идентифицировать тех, кто стал лидерами постмодернистского движения: Мишель Фуко, Жан-Франсуа Лиотар, Жак Деррида и Ричард Рорти. Но мы можем задать вопрос: почему эти четверо?
Для всех четверых личное и профессиональное было тесно связано, поэтому уместно привести здесь некоторые биографические детали.
Фуко родился в 1926 году. Он изучал философию и психологию, получив ученую степень в Высшей нормальной школе и Сорбонне. Он был членом Французской коммунистической партии с 1950 по 1953 год, но покинул ее из-за расхождений с его собственными взглядами, которые подтолкнули его объявить себя маоистом в 1968 году [300].
Лиотар родился в 1924 году. Прежде чем посвятить себя философии, он 12 лет занимался теоретической и практической работой для леворадикальной группы Socialisme ou Barbarie (Социализм или варварство). Он закончил свое обучение философии в 1958 году.
Деррида родился в 1930 году. Он начал свое философское образование в 1952 году в Высшей нормальной школе в Париже, где он учился у Фуко. Он был тесно связан с группой, собравшейся вокруг крайне левого журнала Tel Quel, и хотя он симпатизировал Французской коммунистической партии, он не зашел так далеко, чтобы вступить в нее.
Рорти родился в 1931 году. Он получил свою докторскую степень по философии в Иельском университете в 1956 году. В политическом отношении не такой крайне левый, как трое других, Рорти был убежденным социал-демократом, который цитировал кандидата социалистической партии и профсоюзного лидера А. Филиппа Рэндольфа, вместе с которым работали его родители, как одного из своих великих героев.
Все четверо этих постмодернистов родились в течении семи лет. Все они обучались философии в самых престижных школах. Все они начали свою академическую карьеру в 1950-х годах. Все были сильно привержены левой политике. Все хорошо знали историю социализма в теории и на практике. Все пережили кризисы социализма 1950-х и 1960-х годов. И в конце 1960-х – начале 1970-х годов все четверо занимали высокое положение в области своих профессиональных академических дисциплин и среди левых интеллектуалов.
Соответственно, в 1970-е годы, когда крайне левые вновь потерпели поражение, они обратились к тем, кто мог лучше всего стратегически мыслить, кто лучше всего мог позиционировать левых в истории и политике, и тем, кто лучше всех знал последние тенденции в эпистемологии и состояние знания в целом. Фуко, Лиотар, Деррида и Рорти прошли эти критерии отбора. Поэтому именно четверо этих философов обозначили новое направление для левой теории.
Если кто-то является теоретическим противником капитализма, то его оружием и тактикой является не оружие и тактика политика, активиста, революционера или террориста. Единственное возможное оружие в академической среде – это слова. И если эпистемология этого теоретика утверждает, что слова не имеют отношения к истине, реальности или получению знаний, тогда в битве против капитализма слова могут быть только риторическим оружием.
Итак, следующий вопрос, как в постмодерне эпистемология интегрируется с политикой.
Схема 5.6. эволюция стратегий социализма (от марксистов к неоруссоистам)
