утверждения, что реальные качества объекта, такого как медицинское расстройство, происходят не от самого объекта, который изъят из доступа, а от качеств, принадлежащих мне, наблюдателю. Ультрарелятивистское объяснение медицинского объекта уже было разработано Аннмари Мол в ее влиятельной книге «Множественное тело». С точки зрения ООО очевидным камнем преткновения в концепции Мол является то, что ее позиция — это случай явного надрыва: для Мол нет единого заболевания под названием атеросклероз (выбранный ею пример), поскольку данное заболевание проявляет себя по-разному, через разные симптомы и диагностические процедуры, и, с ее точки зрения, нет никаких причин думать, что за всеми этими разнообразными проявлениями скрывается единая болезнь. В значительной степени привлекательность этого взгляда для тех, кто его придерживается, состоит в том, что он предлагает менее жесткое понимание истины для медицины и ряда других дисциплин. Утверждая, что каждая медицинская практика порождает свою собственную истину заболевания, эта Онтология Множественного Тела (я употребляю это имя без всякого сарказма), как кажется, дает цвести тысяче цветов вместо того, чтобы передать знание в руки рационалистической полиции, занимающейся подавлением несогласных. Тем не менее каждый, кто достаточно тщательно изучил эту книгу, уже будет осведомлен об антинадрывных аргументах ООО и также будет знать, что ее интересует реальность заболевания, противостоящая любой исчерпывающей о нем истине. Помимо очевидной разницы, состоящей в том, что ООО-позиция — реалистическая, а у Мол — антиреалистическая, существует еще одно различение. Мол утверждает, что если каждый отдельный вид диагноза выявляет отдельный вид атеросклероза и поэтому число вероятных болезней оказывается буквально бесконечным, то стоит всегда ожидать появления новых практик в безграничном множестве различных культурных контекстов. ООО же, напротив, склонно полагать, что каждая реальность поддерживает множество типов знания, но отнюдь не бесконечное их число. Если более конкретно, то может быть пять или шесть различных способов интерпретации медицинского состояния и примерно столько же возможностей обойтись с политической дилеммой, интерпретацией «Гамлета» или же последовать за Иммануилом Кантом с собственной новой философией. Привычный постмодернистский скачок от одной истины к их бесконечному числу упускает из виду куда более интересную вероятность их конечного множества.
Возвращаясь теперь к главной линии аргументации, нам необходимо узнать, что это означает, когда реальные качества в процессе познания исходят от самого наблюдателя, а не от познаваемого чувственного объекта. Отрицательная сторона этого утверждения должна быть достаточно ясна: когда мы наблюдаем за солнцем и строим по его поводу теории, принадлежащие ему реальные качества непосредственно нам недоступны, поскольку они изъяты точно так же, как и реальные объекты, несмотря на утверждения Гуссерля об обратном. Положительная часть этого утверждения может показаться куда более трудной для понимания: в каком смысле наблюдатель наделяет чувственный объект реальными качествами? Говоря практически, реальные качества любого встречаемого нами чувственного объекта обнаруживаются в незамечаемых фоновых предпосылках, делающих его видимым для нас. Какое же имя подойдет подобному объекту, построенному из непознаваемых, не поддающихся буквальному выражению реальных качеств, исходящих к тому же с нашей стороны границы, а не напрямую от самого объекта? Мне кажется, что мы можем использовать термин парадигма, ставший знаменитым благодаря философии науки Томаса Куна, который попытался заменить модель постепенного прогресса науки моделью неожиданной и драматичной «смены парадигм», в результате чего происходит неожиданная перемена курса всей науки: Дарвин в биологии, Ньютон или Эйнштейн в физике [163]. Временами даже противники Куна невольно воспроизводят основные положения его позиции: подобное, например, происходит, на мой взгляд, с понятием «исследовательской программы» у Имре Лакатоса, выступающего убежденным оппонентом Куна [164]. Оба автора разделяют мнение, что в любой научной парадигме или программе есть прочное ядро, которое сразу не может отбросить ни один ученый, случайно получающий противоречащие данные. Кун и Лакатос также совместно выступают против утверждения Карла Поппера о том, что достаточно одного фальсифицирующего эксперимента, чтобы разрушить научную теорию. Они говорят, что на самом деле все обстоит не совсем так [165]. В любом случае стандартной причиной отказа от концепции Куна обычно выступает его предполагаемое мнение о том, что наука базируется на «иррациональной» замене одной парадигмы на другую, происходящей на «социологических» основаниях, вынуждающих ученых совершать нечто вроде религиозного обращения [166]. Однако совершенно не обязательно, чтобы смена парадигм носила иррациональный характер. Обычно можно найти множество веских причин, объясняющих, почему происходят эти сдвиги, хотя, из-за того, что новые парадигмы никогда не бывают такими обширными или хорошо развитыми, как старые, обычно требуется нечто вроде «прыжка веры», чтобы принять новую парадигму на раннем этапе ее развития. Еще более значимо то, что Кун нащупывает действительно нечто важное, когда проводит различие между историческими сменами парадигм в знаниях и более постепенной работой, которую он называет «нормальной наукой». Парадигма реальна и в случае отсутствия возможности ее легкого словесного изложения, тогда как загадки нормальной науки всегда можно сформулировать буквально. Но парадигма не реальна в том смысле, в каком ООО говорит об отсутствии, поскольку она одновременно и реальна, и присутствует в виде фонового медиума. Маршалл Маклюэн, как известно, утверждал, что коммуникационный посредник (medium) оказывает на нас куда более глубокое влияние, чем любое из транслируемых им содержаний: вспомните его знаменитый лозунг о том, что «средство (medium) есть сообщение» [167]. Аналогичным образом и парадигма Куна представляет собой набор нечетко выраженных фоновых предположений о научном объекте. Они лишь постепенно становятся буквальными и таким образом вступают в фазу не только своего усвоения, но и заката. Парадигма (или научно-исследовательская программа, если использовать термин Лакатоса) работает только до тех пор, пока ее предположения поняты не до конца. Это очень похоже на то, что мы успели увидеть на примере симбиозов в социальной теории. Периоды в науке, запомнившиеся как «героические», — это те периоды, когда наиболее важные черты новой теории последовательно освобождаются, а более устойчивые периоды наступают тогда, когда устоявшаяся буквальная ортодоксия используется для подавления «белых ворон» и отступников. В действительности же это явление выходит далеко за рамки естественных наук и охватывает всю сферу человеческого знания, а заодно и философию.
Идея Куна о парадигмах предлагает нам нечто вроде предварительного трамплина для объектно-ориентированной модели знания, не подразумевающей непосредственного присутствия конкретных верифицированных фактов. Вместо этого мы предполагаем существование базовой парадигмы или медиума, из которой составлен научный объект и чьи базовые условия никогда не были буквально сформулированы. Сама парадигма не может быть названа реальной, поскольку мы ведем речь о чувственном, а не о реальном объекте. Тем не менее он буквально построен из реальных качеств: смутных, изначально неустановленных исходных предположений, на которых базируется парадигма. Парадигма — это
