В.В.). Таким образом, и качество имеет свое «что» и может рассматриваться в свете этого «субстанциального» вопроса и обладать некоторой – правда, условной и не в прямом смысле слова взятой – «субстанцией» или, точнее, сутью бытия («чтойностью», как переводит А.Ф. Лосев) [70]. Эта «чтойность» качества и означает, что в онтологическом учении качество также может рассматриваться как особого рода сущность (сущность отвечает на вопрос «что»), вторичная по отношению к сущности в безусловном смысле, но все-таки «сущность». Таким образом, расхождение между учением, излагаемым в «Метафизике», и учением «Категорий» не столь значительно.
Учение о вторичных сущностях вряд ли дает онтологическое и логическое основание для такого статуса качеств, согласно которому они бы выступали как полноценные сущности. Наша попытка найти онтологические «корни» такого статуса качеств дает пока скорее отрицательные результаты. Поэтому резкое расхождение между онтологической (и логической – можем мы теперь добавить) теорией качеств и теорией физических качеств как самостоятельно действующих «вещественных» сил сохраняется в полной мере.
Модель качества как атрибута субстанции, как акцидентального определения бытия остается по-прежнему несовместимой с качеством как самостоятельно действующей силой. Поэтому можно предположить, что переход к иной трактовке качеств, диктуемой, видимо, потребностями определенного конкретно-физического и биологического исследования, весьма прикладного характера по отношению к онтологическим и общефизическим вопросам, связан с переходом к иным источникам и схемам анализа.
Эта необходимость предполагать смену ведущих схем анализа проблем в этих двух циклах сочинений Аристотеля [71] вызывается тем обстоятельством, что признание вторичной «чтойности» качества в «Метафизике», как и признание за качествами статуса «вторичных сущностей» в «Категориях» не вносит существенного изменения в основную модель качества, сложившуюся в ходе логико-грамматического анализа высказываний определенного типа. Эти представления слишком мало меняют, если меняют вообще, несомненно особый – и безусловно вторичный – онтологический статус качества по отношению к сущности, чтобы быть основанием для «субстанциализации» качеств.
Теперь мы рассмотрим основную модель онтологической теории качеств. Эта модель возникает у Аристотеля там, где он говорит о связи качества и сущности, называя сущность подлежащим, или субстратом (τό ὑποκείμενον) (например, VII, 1, 1028а 25–30). Качество понимается как акциденция субстанции, как состояние или движение сущности. Наглядное представление этой связи в модели «носитель – носимое» может приводить к искажениям отношения качества и сущности, поскольку в таком представлении бытие носителя и носимого не различаются: это одно и то же субстанциальное бытие. При такой субстанциализации качества неизбежно возникают трудности: как одно качество может быть присуще сразу многим сущностям? Эта проблема в иной форме стояла у Платона в его теории идей. Она остается и в теории Аристотеля, если качество, представляемое в соответствии с этой моделью, мыслится сущим в том же самом смысле, что и сама сущность, к чему приводит бытийная гомогенность полюсов этой модели («носитель – носимое»).
Аристотель для выражения того, что акциденция относится к субстанции, употребляет выражение ὑπἄρχειν τινί, которое является метафорическим в неменьшей степени, чем платоновская «причастность» вещей идеям. Однако Аристотель упрекает Платона в том, что он пользуется пустыми метафорами, когда говорит об этой «причастности». Свободна ли онтологическая теория качеств Аристотеля от того же самого упрека? Какие условия непротиворечивости аристотелевской онтологии качеств? Эти вопросы были исследованы Шпехтом [127]. Он приходит к весьма тривиальному выводу, что условием непротиворечивости аристотелевской теории качеств выступает сохранение особого онтологического статуса качества по отношению к сущности. При отождествлении этих статусов возникает «ошибка в отношении категории» – Kategorienfehler, category mistake (Ryle), – приводящая к противоречиям.
Действительно, если мы проецируем на отношения сущности и качества отношение модели «носитель – носимое», где оба члена выступают онтологически гомогенно, то возникают «несуразности». Носимое изменяется и существует как вещь – такая же вещь, как и носитель. Например, на вопрос, где сейчас старые желтые обои [72], мы ответим, что они заклеены голубыми или содраны и выброшены. Но если мы, говоря «этот человек был когда-то мудр», спросим, где сейчас его мудрость, – то очевидно, что эта аналогия будет «хромать». Модель «носитель – носимое» описывает отношение индивидуальных вещей, но в высказываниях о качествах мы соотносим индивидуальную вещь или субстанцию (сущность) с универсальностью качества. Поэтому нельзя брать эту модель в строгом, узком, буквально-наглядном смысле. И Шпехт заключает, что «если иметь в виду, что качества – это совсем другой род предметов, чем субстанции, что “единое” означает для них нечто совсем иное, чем для субстанции, то больше ошибок не возникает» [127, с. 117]. Однако в чем же именно состоит этот другой род бытия качеств по отношению к сущности, – остается не раскрытым в анализе немецкого исследователя. Анализ Шпехта интересен в другом отношении: он показывает возможности позднейшей неаристотелевской, в частности схоластической, субстанциализации качеств, опирающейся на эту аристотелевскую модель.
Впрочем, проблема онтологической специфики качества является далеко не простой. Она во всей своей остроте порождена уже элеатовской философией, устами Парменида утверждавшей, что только бытие есть, а не-бытия нет. И атомистическая философия Левкиппа – Демокрита, и учение о материи Платона были попытками преодоления крайностей элеатизма, формально-логическая онтология которого не давала возможности понять физический мир с его процессами становления, возникновения и гибели вещей [73]. У Аристотеля мы видим как несущее мыслится сущим, например, в его понятии «лишенности» (στέρησις), являющемся одним из трех основоначал понимания природы вообще (материя, форма, лишенность). Качество, по Аристотелю, есть именно в том же самом смысле, как есть несущее: «Так же, как о не-сущем некоторые только нарицательно (λογικῶς) говорят, что оно есть, – не в прямом смысле, а в том смысле, что оно есть не-сущее, точно так же обстоит дело и с качеством» (Метафизика, VII, 4, 1030а 24–27). Чтобы раскрыть специфичность бытия качества, нужно, прежде всего, проанализировать такие важные понятия аристотелевской метафизики, как акцидентальное бытие [74] и потенциальное бытие.
Понятие акциденции развивается Аристотелем как в разных местах «Метафизики», особенно в пятой книге, так и в первой книге «Физики». Последнее обстоятельство весьма характерно: оно показывает, что истоком его природознания вообще, основанием учения о природе в целом является вырастающее на почве критики элеатов понятие и даже целая теория акцидентального бытия. Нас в первую очередь интересуют те аспекты этой теории, анализируя которые, мы можем реконструировать онтологическое учение о качествах, проследить связь понятия качества с другими важными понятиями аристотелевской философии.
Греческий термин для акциденции τò συμβεβηκός в русских переводах выражается по-разному. Акциденция противопоставляется «природе» и «необходимости» и в этом противопоставлении она получает характеристику чего-то случайного, происходящего «по совпадению» (например, Физика I, 5, 188а 31–35), или, как это переводится в последнем издании русского перевода «Метафизики», акциденция
