одни партии в некоторых отношениях сильнее, чем другие. Наконец, эгалитарист стремится каким-то образом перераспределить возможности, чтобы уравнять стороны, или попытается помешать более сильным использовать свои преимущества.
Левые постмодернисты применяют этот принцип к речи и говорят примерно следующее: «справедливость» означает, что все голоса одинаково слышны. Но у некоторых людей есть больше возможностей для высказывания, чем у других, или же их речь более эффективна. Тогда то, что нам нужно сделать, чтобы уравновесить возможности высказаться, это ограничить речь более сильных сторон или дать больше возможностей для высказывания более слабым сторонам. Или нам нужно сделать и то, и другое. Параллель с компенсационной политикой очевидна.
Неравенство по расовому и гендерному признаку
Следующий вопрос: о ком мы говорим как о более сильных и более слабых сторонах? Что же, неудивительно, что левые снова выделяют группы по расовому и гендерному признаку как нуждающиеся в помощи. Левые тратят много времени на сбор и анализ данных, касающихся статистических различий по расовым или гендерным признакам. Каков расовый и гендерный состав представителей разных профессий? различных престижных колледжей? различных престижных программ? Затем левые будут настаивать на том, что расизм и сексизм являются причинами такого неравенства, и что нам нужно бороться с этим неравенством путем перераспределения.
Как индивидуалисты и либералы отвечают на постмодернистские аргументы левых эгалитаристов? В некоторых случаях расизм и сексизм действительно способствует усилению различий, которые левые считают подлиннными. Но вместо того чтобы заниматься перераспределинем, утверждают индивидуалисты, мы должны решать эти проблемы, обучая людей быть рациональными, что можно сделать двумя способами.
Во-первых, мы должны научить их развивать свои навыки, таланты и быть амбициозными, чтобы они могли проложить свой собственный путь в этом мире. Во-вторых, мы должны убедить их в том очевидном доводе, что расизм и сексизм – это глупость; что при суждении о себе и других важны характер, интеллект, личность и способности; и что цвет кожи почти всегда не имеет значения.
В ответ на это постмодернисты говорят, что такой совет бесполезен в реальном мире. И здесь постмодернистские аргументы, использованные в случае компенсационной политики, приобретают новое звучание по отношению к речевой коммуникации. В дебаты о цензуре они вводят новую эпистемологию – эпистемологию социального конструктивизма.
Социальное строение сознания
Традиционно речь рассматривается как индивидуальный познавательный акт. Постмодернистская точка зрения, напротив, состоит в том, что речь индивида формируется в социальном взаимодействии. А поскольку то, что мы думаем, является функцией нашего лингвистического обучения, наше мышление формируется социально, в зависимости от языковых привычек тех групп, к которым мы принадлежим. С такой эпистемологической перспективы идея о том, что люди могут сами научиться чему-то или выбрать собственный путь, это миф. Также идея, что мы можем взять кого-то, кто был сконструирован как расист, и просто заставить его отучиться от своих плохих привычек, или заставить целую группу людей отучиться от своих плохих привычек, взывая к их разуму – тоже миф.
Возьмем аргумент Стэнли Фиша из его книги «Нет такой вещи, как свобода слова, – и это тоже хорошо» (There’s No Such Thing as Free Speech – and it’s a good thing too). Его аргумент касается прежде всего не политики, а эпистемологии.
«Свобода слова концептуально невозможна прежде всего потому, что условия свободы слова не могут быть выполнены. Эти условия связаны с надеждой, выраженной в часто обсуждаемой концепции „ярмарки идей“, – надеждой на то, что мы можем смоделировать форум, на котором идеи будут рассматриваться независимо от политических и идеологических ограничений. Мой довод, не связанный с традицией литературы, состоит в том, что идеологические ограничения являются формообразующими для речи, и что, следовательно, сама разборчивость речи (как утверждения, а не артикуляции) радикально зависит от того, чему противятся идеологи свободы слова. В отсутствии некоторого уже имеющегося и (в настоящее время) не подвергающегося сомнению идеологического видения речевой акт не имел бы смысла, потому что он не резонировал бы с каким-либо базовым пониманием возможных направлений физических или словесных действий и их возможных последствий. При этом базовое понимание недоступно говорящему, которого оно ограничивает; это не объект его или ее критического самосознания; скорее оно образует поле, в котором возникает сознание, и, следовательно, производные сознания, особенно речь, всегда будут наделены политическим (то есть предубежденным) подтекстом, о котором не подозревает сам говорящий» [344].
Постмодернисты утверждают, что мы сконструированы социально и, даже будучи взрослыми, мы не осознаем социальную конструкцию, которая лежит в основе нашей речевой коммуникации. Нам может казаться, что мы говорим свободно и самостоятельно совершаем выбор, но невидимая рука социального конструирования делает нас такими, какие мы есть. То, что вы думаете, что вы делаете, и даже то, как вы думаете, определяется вашими исходными убеждениями.
Фиш формулирует эту точку зрения абстрактно. Катарин Маккиннон распространяет этот тезис на гендерную проблематику, обосновывая необходимость цензуры порнографии. Ее аргумент состоит не в традиционном консервативном убеждении, что порнография делает мужчин бесчувственными и взвинченными до такой степени, что они выходят и проявляют жестокость по отношению к женщинам. Маккиннон согласна, что порнография имеет такое влияние, но ее аргумент глубже. Она утверждает, что порнография является важной частью социального дискурса, который нас конструирует. Она делает мужчин тем, что они есть в первую очередь, и она делает женщин тем, что они есть в первую очередь. То есть мы культурно сконструированы порно как формой языка, навязывающей определенные сексуальные роли [345].
В результате постмодернисты приходят к выводу, что между речью и действием нет того различия, которым либералы всегда дорожили. По мнению постмодернистов, речь сама по себе обладает большой силой, потому что она делает нас теми, кто мы есть, и лежит в основе всех наших действий. И как форма действия она может причинить вред другим людям и действительно причиняет им вред. Либералы, говорят постмодернисты, должны признать, что любые формы причиняющих вред действий должны быть ограничены. Из этого следует, что либералы должны принять цензуру.
Другим следствием такого взгляда является неизбежность групповых конфликтов, поскольку разные группы устроены по-разному в зависимости от их языкового и социального контекста. Черные и белые, мужчины и женщины устроены по-разному, и эти разные языковые, социальные и идеологические миры будут сталкиваться друг с другом. Так, речь представителей каждой группы рассматривается как механизм, внутри которого сталкиваются конкурирующие интересы разных групп. И способа разрешить конфликт не существует, потому что в таком контексте вы не можете сказать «Давайте уладим это благоразумно». То, как утроен сам разум, определяется первичными условиями, которые сделали вас таким, какой вы есть. То, что кажется
