Там же. С. 524.
Там же.
Греч.: ἡδονή.
Греч.: ἰδέα – «вид, форма, прообраз».
Аристотель. Сочинения… Т. 1. С. 181.
Там же. С. 182.
В этом пункте, как ни в каком другом, чувствуется реальное, не словесное только, отличие философии Аристотеля от системы Платона.
От греч. слова διάνοια – «размышление, разум, мысль, смысл, значение».
Когда вспоминают философию Гераклита, то даже не всегда вспоминают эту его мысль об огне.
С традиционно-религиозной точки зрения сущностью человеческой души является нравственное свидетельство – совесть как «глас Божий».
Слово ἀπάθεια образовано так: α– «без» + πάθος – «страсть, страдание».
Бросается в глаза идентичность этого перечня добродетелей со списком добродетелей различных социальных групп в идеальном государстве Платона, у которого все эти добродетели в точно таком же порядке распределялись между властями (носителями рассудительности-мудрости), охранителями порядка (носителями мужества), трудящимися (носителями самообладания-послушания), гармоническая деятельность которых приводит к высшей государственной добродетели – справедливости.
У стоиков был тот же способ объяснения происхождения общих представлений.
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях…
Секст Эмпирик. Сочинения… С. 22. Ссылка на Стобея содержится в предисловии к основному тексту книги, написанному А. Ф. Лосевым.
Греч.: φαντασία καταληπτική.
В прикладном знании объективные заблуждения не могут существовать долго, т.е. быть живучими, ибо они сразу дают результаты, практически неприемлемые, при которых испытывать субъективную уверенность в истинности этих заблуждений невозможно и абсурдно.
Греч.: ἐπιστήμη.
Греч.: δόξα.
Уточнение: под теоретическим опознанием, или теоретическим знанием имеется ввиду изложение мыслей словами. Именно для такого знания категория «вероятного знания» недоступна. Но для математического умствования, которое выражает мысли числами, эта категория доступна. Математически степени вероятности вполне выражаются.
Греч.: τρόπος.
В состав теоретического знания включалась математика, что считалось в те времена само собой разумеющимся. В новые времена приравнивание математики к чисто умозрительному знанию не считается бесспорным, а едва ли не чаще вообще отрицается. При этом утверждается, что математика имеет не только эмпирическое происхождение, но и эмпирический характер.
Бесспорный пример которой – душевная жизнь человека, чтобы не упоминать духовную жизнь в религиозном смысле, которая не всеми принимается как бесспорная.
Христианин сказал бы, что здесь решает не голое умствование, а вся полнота душевной энергии, обозначаемая как «вера».
Воздержаться вообще от суждений в принципе невозможно, ибо, чтобы воздержаться от суждений, надо эту необходимость воздержания от суждений сначала сформулировать в виде суждения.
Есть определенность в метафизической сфере негативная (отрицание религии, нравственности, права), но абсурдность этой нигилистической определенности слишком очевидна, чтобы считать ее теоретически серьезным ответом на метафизический вопрос о смысле жизни. Отрицание смысла жизни не может быть ответом на вопрос о смысле жизни. А отрицание религии и нравственности и есть отрицание смысла жизни.
Скептики не отказывались прямо от философии, потому что они признавали свои умствования истинной философией, а себя – истинными философами.
Отметим, что под религиозным содержанием подразумевается не какая-то конкретная религиозно-метафизическая система или цепь этих систем, рассматриваемых по очереди, а совокупность основных мыслей этих систем.
Для сравнения: христианское учение о бессмертии души означает вечность только в сторону конца бытия, но не в сторону начала бытия, ибо каждая душа, по христианскому вероучению, получает бытие одновременно с началом бытия его тела. Учение Аполлония о бессмертии души есть ничто иное как «метемпсихоз».
Себя Аполлоний тоже считал носителем божественного откровения (того же самого по содержанию, что и Пифагор), но свою функцию усматривал в возобновлении распространения божественной истины между людьми, ибо истина эта со времен Пифагора стала между людьми забываться и потому терять свою действенность.
Если предположить, что отношение между признанием несомненности промысла Божия и признанием несомненности естественного порядка вещей есть отношение противоположности, а то и противоречия (что на практике нередко бывает), то тогда исходная констатация несомненности этих двух положений, по сути дела, отрицается, а значит, вопрос о соотношении этих двух положений теряет смысл, ибо соотношения здесь быть не может, потому что при признании несомненности одного из этих положений у другого несомненность отрицается.
Из этой мысли Филона возникли в дальнейшем два важнейших следствия: во-первых, положение неоплатоников о принципиальной непознаваемости Бога и, во-вторых, христианское учение об апофатическом (отрицательном) богословии.
Исключением были лишь александрийские иудеи, которые под «божественным Откровением» подразумевали исключительно только иудейскую Библию.
Категория «древности» для александрийцев-неопифагорейцев имела первостепенное значение: чем древнее вероучение, тем оно для них было более несомненным.
Иудейский Ветхий Завет признается неотъемлемой частью христианского Священного Писания.
Чтобы подчеркнуть рациональный (= разумный = умственный) характер этой полученной через божественное откровение абсолютной истины, св. Иустин называет Христа Логосом, используя термин, употребленный апостолом Иоанном, а еще раньше, как мы знаем, Филоном Александрийским и, более того, еще раньше – о чем не надо забывать – Гераклитом.
Область рассеяния истины имеется ввиду именно вселенская – во всем человечестве, а не только у иудеев.
В гносеологии, правда, он был платоником. Категория «естественной разумности» есть категория преимущественно онтологическая, а не гносеологическая.
Этот факт для истории философии интересен тем, что христианство, таким образом, стало одним из факторов происхождения
