и во времени может и должна мыслиться исключительно только вне того предмета, причиной которого есть эта инстанция. Причина может быть только трансцендентной.
Это различение чисто словесное. Логически понять его хоть как-то, не прибегая к аналогиям, в принципе невозможно. Дело окончательно запутывается, если вспомнить исходное отождествление этих двух «натур» – «созидающая натура» есть ведь то же самое, что и «созданная натура».
Этот вывод Спиноза предваряет ещё одним своим теоретизированием, относящимся к логике. Сущность этого теоретизирования выражается в утверждении, что «определение есть отрицание» («determinatio est negatio»). Буквальное понимание этого утверждения невозможно, потому что это было бы констатацией абсурда. Логическая операция определения строго регламентируется чёткими и хорошо всем известными правилами, одно из которых прямо запрещает использование в определении отрицательных признаков (= отрицательных суждений = отрицаний). Определение есть перечисление признаков определяемого понятия, и само собой разумеется, что признаки эти могут быть выражены только утвердительными суждениями. Перечислять в определении те признаки, которыми определяемое понятие не обладает, бессмысленно (хотя бы потому, что это перечисление было бы бесконечным). Итак, буквальный смысл утверждения «determinatio est negatio» приводит к нелепости. Остается небуквальное толкование. Тогда в этом утверждении можно опознать хорошо всем известную и даже тривиальную мысль. Действительно, любое определение сознательно ограничивает количество признаков, составляющих содержание определяемого понятия, а все другие признаки, не вошедшие в содержание определяемого понятия, оставляются вне внимания или отрицаются. Вот и получается, что определение каждого понятия сопровождается подразумеваемым отрицанием всего того, что к этому понятию не относится. Всё так. Но какой смысл в повторении этой всем хорошо известной элементарной истины? Никакого прямого вывода из неё для подтверждения тезиса о невозможности дать определение понятию «Бог» невозможно получить.
Для напоминания: Декарт признавал одну верховную, абсолютную (нетварную) субстанцию – Бога, и две тварные – «мышление» (= «дух») и «протяженность» (= «материя»). Спиноза эту схему перенял, но поменял акценты: Бога назвал единственной субстанцией, а тварные субстанции низвёл на уровень ниже – на уровень аттрибута. Переименование же тварных субстанций в аттрибуты было следствием этого понижения ранга.
Такая психология смоделирована была с надлежащими подробностями ещё Аристотелем.
Кстати сказать, для доказательства иррациональности переживания свободы воли нет надобности в пространных и затянутых рассуждениях, ибо иррациональность душевного переживания свободы очевидна даже для обычного здравого рассудка.
Правда, критерий Божественного Откровения определяет тоже человеческий разум. Быть какому-то словесному тексту признанным Божественным Откровением или не быть – это ведь решает именно человеческий разум. Так что традиционалист в конечном счёте есть тот же рационалист.
Тема эта изложена Спинозой ещё в «Богословско-политическом трактате», а дополнительные соображения по этой теме даны в другом его сочинении – в «Политическом трактате», который был опубликован уже после смерти автора.
Практические действия, вытекающие из правильного отношения к себе носителя традиционных религиозных убеждений, теоретическим своим основанием имеют всё то же теоретическое содержание каждого традиционного религиозного вероучения – убеждение верующего в том, что единый Бог всеведущ, всемогущ и относится к людям с любовью. Как практически может быть выражено убеждение верующего во всеведение Бога? Чувством (именно чувством, а не просто мыслью) постоянного присутствия Бога в каждом моменте жизни верующего. Неизбежное следствие этого чувства есть другое чувство – стыд. Чувство стыда имеет множество степеней – от стыда за животные проявления своей физической (= физиологической) природы до гнетущих преследований своей совести в совершении нравственных грехов и преступлений. Практическим выражением убеждения верующего во всемогуществе Бога является опять же чувство невозможности примириться с видимой непреоборимостью греха и вообще зла в индивидуальной и общественной жизни. Раз Бог всемогущ, то общественное зло должно в конечном счёте подвергнуться справедливому возмездию, а проявление зла в индивидуальной жизни в виде грехов может быть прощено Богом. Практическая уверенность в прощении личных грехов есть следствие теоретического убеждения в милосердии Бога. Понятно само собой, что это прощение со стороны Бога возможно мыслить только как следствие искреннего покаяния со стороны верующего.
В советских философских справочниках Спиноза характеризовался прямо как «материалист и атеист» (См.: Спиноза // Краткий философский словарь. М., 1954. С. 561).
Следует прежде всего обратить внимание на то, что это замечание, которое по смыслу своему должно относиться ко всем обнаружениям пантеизма, производится почти исключительно только именно по отношению к пантеизму Спинозы. По отношению к пантеизму, например, Плотина или Гегеля это замечание не применяется. Отчасти это понятно – смешно бы выглядел тот, кто назвал бы того или другого атеистом. Напротив, все философы-рационалисты, которые в своем понимании сущности и значения религии в подавляющем своем большинстве были пантеистами (исключение составляют только последователи Демокрита, они таки действительно не были пантеистами, а были атеистами), так вот все эти философы рационалисты-пантеисты советскими идеологами квалифицировались как «идеалисты» и клеймились пособниками политической реакции и «прислужниками поповщины». Очевидно, что «прислужник поповщины» во всяком случае атеистом быть не может.
По поводу именно такого плана построения сочинения часто употребляют словосочетание «геометрический метод», что нередко сбивает с толку неподготовленного читателя, ибо у него может возникнуть предположение, что речь идет о некоем новом методе мышления, открытом якобы Спинозой и названном почему-то «геометрическим» методом. На самом-то деле речь идёт именно о способе изложения учебного материала по образцу учебника геометрии, и только.
Нидерланды, где Спиноза провел всю свою взрослую жизнь, в XVII веке были самой общественно свободной страной в Европе и едва ли не родиной того общественного либерализма, который впоследствии стал специфическим признаком западноевропейской цивилизации в её секулярном варианте. Так что мнение о необходимости перевести выражение религиозных взглядов из публичной сферы в сферу частную, т. е. объявление религии исключительно только частным делом, было уже распространено в Нидерландах и до Спинозы.
Непременно надо отметить, что именно для рационалиста, каким был Спиноза, этот аргумент не должен был бы быть приемлемым. Мысль о разграничении сфер философии и религии уместна в размышлениях такого эмпирика как Фрэнсис Бэкон, который её первым (или одним из первых) и сформулировал. Но для рационалиста эта мысль равносильна признанию,
