однако, склонны считать данный случай замещенной речью. Правда, нужен один только шаг, чтобы превратить ее в несобственную прямую. И Пушкин сделал этот шаг, когда он отделился от своих героев, противопоставил им более объективный авторский контекст со своими оценками и интонациями. Здесь же, в приведенном нами примере, еще не хватает интерференций авторской и чужой речи, а следовательно, не хватает и порождаемых ею грамматических или стилистических признаков, характеризующих несобственную прямую речь в отличие от окружающего авторского контекста. Ведь в данном случае мы узнаем речь «пленника» лишь по чисто смысловым указаниям. Мы не чувствуем здесь слияния двух
различно направленных речей, не чувствуем
упругости,
сопротивления чужой речи за авторской передачей.
Несобственная прямая речь.
Чтобы показать, наконец, что такое действительно несобственная прямая речь, приведем великолепный образец ее из пушкинской «Полтавы». Им мы и закончим эту главу.
«Но предприимчивую злобу
Он (Кочубей) крепко в сердце затаил.
"В бессильной горести, ко гробу
Теперь он мысли устремил.
Он зла Мазепе не желает;
Всему виновна дочь одна.
Но он и дочери прощает:
Пусть богу даст ответ она,
Покрыв семью свою позором,
Забыв и небо и закон…"
А между тем орлиным взором
В кругу домашнем ищет он
Себе товарищей отважных,
Неколебимых, непродажных».
Глава IV.
Несобственная прямая речь во французском, немецком и русском языке
•
· Несобственная прямая речь во французском языке.
· Концепция Тоблера.
· Концепция T. Калепки.
· Концепция Балли.
· Критика гипостазирующего абстрактного объективизма Балли.
· Балли и фосслерианцы.
· Несобственная прямая речь в немецком языке. Концепция Эйгена Лерча .
· Концепция Лорка.
· Учение Лорка о роли фантазии в языке.
· Концепция Гертруды Лерч.
· «Чужая речь» в старофранцузском языке.
· «Чужая речь» в среднефранцузском языке и в эпоху Возрождения.
· Несобственная прямая речь у Лафонтена и Лабрюйера.
· Несобственная прямая речь у Флобера.
· Появление несобственной прямой речи в немецком языке.
· Критика гипостазирующего субъективизма фосслерианцев.
· Несобственная прямая речь в русском языке.
· Передача речевой интерференции при чтении вслух (проблема исполнения).
· Систематическое место нашего исследования в науке об идеологиях
•
Для явления несобственной прямой речи во французском и немецком языках различными авторами были предложены различные терминологические обозначения. Собственно каждый из писавших по данному вопросу предложил свой термин. Мы пользуемся все время термином Гертруды Лерч «uneigentlich direkte Rede», как наиболее нейтральным из всех предложенных, как инвольвирующим minimum теории. В применении к русскому и немецкому языкам этот термин безукоризнен. Только по отношению к французскому он еще может вызвать некоторые сомнения.
Несобственная прямая речь во французском языке.
Вот несколько примеров несобственной прямой речи во французском языке:
1) Il protesta: «son père la haïssait!».
В прямой речи было бы:
Il protesta et sʼécria: «Mon père te haït»!
В косвенной:
Il protesta et sʼécria que son père la haïssait.
В несобственной косвенной:
Il protesta: «son père, sʼecria-t-il, la haïssait!».
(Этот пример из Бальзака заимствован у Г. Лерч).
2) Tout le jour, il avait lʼoeil au guet, et la nuit, si quelque chat faisait du bruit, le chat prenait lʼargent.
Lafontaine.
3) En vain il (le colonel) parla de la sauvagerie du pays et de la difficulté pour une femme dʼy voyager: elle (miss Lydia) ne craignait rien; elle aimait par-dessus tout à voyager à cheval; elle se faisait une fête de coucher au bivac; elle menaçait dʼaller en Asie-Mineure. Bref, elle avait réponse à tout, car jamais Anglaise nʼavait été en Corse; donc elle devait y aller
(P. Mérimées, «Colomba»).
4) Resté seul dans lʼembrasure de la fenêtre, la cardinal sʼy tint immobile, un instant encore… Et ses bras fremissant se tendirent, en un geste dʼimploration: O Dieu! puisque ce médecin sʼen allait ainsi, heureux de sauver lʼembarras de son impuissance, ô Dieu! que ne faisiez-vous un miracle pour montrer lʼéclat de vot e pouvoir sans bornes! Un miracle, un miracle! Il le demandait du fond de son âme de croyant
(Zola, «Rome»).
(Оба последних примера приводятся и дискутируются Калепки, Балли и Лорком).
Концепция Тоблера.
Явление несобственной прямой речи, как особой формы передачи чужого высказывания рядом с прямой и косвенной речью, было впервые указано Тоблером в 1887 г. (в «Zeitschr. f. roman. Philol.», XI, S. 437).
Он определил это явление как «своеобразное смешение прямой и косвенной речи» («Eigentümliche Mischung direkter und indirekter Rede»). Из прямой речи эта смешанная форма заимствует, по Тоблеру, тон и порядок слов, а из косвенной – времена и лица глаголов.
Как чисто описательное, это определение может быть принято. Действительно, с точки зрения поверхностного сравнительного описания признаков, соответствующие различия и сходства данной формы с прямою и косвенною речью Тоблером указаны правильно.
Но слово «смешение» в данном определении совершенно неприемлемо, так как включает генетическое объяснение – «образовалось из смешения», что едва ли может быть доказано. Да и чисто описательно оно неверно, ибо перед нами не простое механическое смешение или арифметическое сложение двух форм, но совершенно новая, положительная тенденция активного восприятия чужого высказывания, особое направление динамики взаимоотношения авторской и чужой речи. Но этой динамики Тоблер не слышит, констатируя лишь абстрактные признаки шаблонов.
Таково определение Тоблера. Но как он объясняет возникновение нашей формы?
– Говорящий, как сообщающий о прошедших событиях, приводит высказывание другого в самостоятельной форме, так, как оно звучало в прошлом. При этом говорящий изменяет Präsens действительного высказывания на Imperfectum для того, чтобы показать, что высказывание одновременно с передаваемыми прошлыми событиями. Затем он производит другие изменения (личных форм глагола, местоимений) для того, чтобы не подумали, что высказывание принадлежит самому рассказчику.
Это объяснение Тоблера построено на неверной, но очень распространенной в старой лингвистике схеме: как рассуждал и мотивировал бы говорящий, если бы он сознательно и за свой страх и риск вводил данную новую форму.
Но даже и допустив приемлемость такой схемы объяснения, все же мотивы тоблеровского «говорящего» представляются не совсем убедительными и ясными:
