Вице-адмирал Бахирев так оценил значение потери нами Цереля: «Изменническая сдача 12-ой Церельской батареи имела громаднейшее значение не только для обороны Рижского залива, но и предрешала участь Моонзунда». За неделю проведения операции по захвату Моонзундских островов, с 29 сентября (12 октября) по 6 (19) октября, немцы заняли все три острова, захватили в плен 20130 человек, свыше 100 орудий, из которых 47 корабельных, в т.ч. больших калибров, 150 пулеметов, 30 грузовиков, более 1200 повозок, 10 самолетов, 3 денежных ящика с 365000 рублей и большие склады продовольствия и имущества. Немцы приписывали успех Моонзундской операции тщательности ее подготовки и тесному взаимодействию между сухопутными и морскими силами, умалчивая о тех условиях, при которых им досталась почти бескровная победа. В.В. Яковлев в своей книге «Приморские крепости» указал: «Россия в это время переживала первый год революции: после падения Риги разложение морских и сухопутных вооруженных сил, на которые была возложена оборона Моонзундских островов, фактически привело к тому, что занятие немцами этих последних превратилось, по выражению одного авторитетного моряка «В односторонний маневр с обозначенным противником», так как вся операция была разыграна «как по нотам»; встречая везде ничтожное, в общем, сопротивление, немцы потратили на нее времени почти столько, сколько потребовалось бы для ее выполнения в условиях мирного времени... Однако нельзя также не обратить внимания на ту роль, которую здесь даже и в ненормальных условиях, пришлось играть Церельской береговой батарее. Место для этой батареи оказалось выбранным весьма удачно и немецкие суда никак не могли ее вполне точно нащупать, доказательством чему служит то обстоятельство, что при двух бомбардировках в нее не попало ни одного снаряда; ближайшее попадание было в 30 саж [около 60 м — АТ] от первого орудия и за все время бомбардирования повреждения были столь незначительны, что, при полной панике среди прислуги, все- таки были исправлены в течение 2-х часов. Сама батарея была открытая, временного типа: стреляла вначале двумя орудиями, а потом только одним, которое сделало 26 выстрелов и смогло подбить не неприятельском корабле 6 дм. башню [достигла попадания в 6-дм. батарею — АТ], заставив этот корабль уйти. Батарее, правда, не удалось воспрепятствовать тралению противником мин в Ирбенском проливе; но это не входило в ее задачу — она должна была обеспечить обстрел крупных неприятельских судов в Ирбенском проливе в то время, когда эти суда были бы стеснены в своем маневрировании рационально поставленными минными заграждениями, находящимися под огнем специальных батарей; этого, однако, не было: минные заграждения оказались для немецких судов легко обходимыми; по крайней мере, с Церельского маяка за все время не было обнаружено ни одного случая взрыва какого-либо немецкого судна на этих минах. Затем, необходимо принять в расчет как велась стрельба на батарее: стреляло одно орудие, перерывы между залпами были в 2 минуты, тогда как у немцев только 30-40 секунд, наводка велась небрежно, приборы управления были в неисправном состоянии. И все-таки батарея подбивает у неприятеля башню, а сама не получает ни одного попадания. Совсем иные могли бы получиться результаты, если бы орудия были под броней, прислуга была бы везде на местах, и управление огнем велось бы правильно, а минные заграждения и защищающие их батареи выполняли бы полностью свои задачи».
Вице-адмирал Бахирев в своем отчете отметил множество героев Моонзундской операции, зачастую оставшихся неизвестными и не награжденными, одним из которых был артиллерийский унтер-офицер Якоб Фелдман: «Рапорты офицеров указывают на ряд доблестных поступков отдельных лиц, преимущественно кондукторов, унтер-офицеров и старослужащих, которые были бы отмечены и на кораблях с отличным порядком, и в общем на честное отношение к своим обязанностям опять-таки старых, прошедших ранее хорошую школу матросов... Бой «Храброго» 1 октября и некоторые выше изложенные факты проявленного мужества показывают, что личный состав не совсем еще забыл традиции Русского флота, и по рассказам много было случаев, где была проявлена высокая воинская доблесть отдельными лицами; но к сожалению, ни донесений об этих подвигах, ни представлений к наградам отличившихся у меня нет. В отчете мне пришлось говорить о многих печальных делах, которые не внесут светлых страниц в историю дорогого нам Русского флота, но ни умолчать о них, ни затушевать их я не считаю себя вправе, так как Моонзундский период — единственный, где принимали активное участие наши морские силы, в этот во всяком случае весьма интересный момент жизни нашей Родины»...
Якоб Фелдманн провел в плену у немцев более года. На фото он во втором ряду слева, рядом с солдатом-охранником. 1918 г.
О своем пребывании в плену у немцев Якоб Фелдман вспоминал: «Нас, пленных, поместили в одну школу в г. Курессааре, откуда нас каждый день водили на работы в порт Роомассааре. Мы разгружали в порту транспортные суда. Однажды нас погрузили в один разгруженный нами транспорт и отправили в Либаву. В Либаве нас с судна перевели в здание цирка, где мы находились несколько дней. Из Либавы нас начали отправлять небольшими группами в Литву и Восточную Пруссию и использовать в качестве сельскохозяйственных рабочих в местных поместьях. Эти небольшие лагеря, в которых было примерно по 50-60 человек, приходилось менять часто — обычно через несколько месяцев. До ноября 1918 года я находился в этих рабочих лагерях.
Революция в Германии принесла в лагеря обновление. Те, кто были родом с оккупированных немцами территорий, начали требовать отправления домой. Мы и ранее выступали с подобными требованиями, но тогда из этого ничего не получилось. Единственной пользой от наших тогдашних выступлений было то, что вести о том, что оккупационные власти собирали информацию обо мне, стали известны в моей деревне. Родственникам стало ясно, что я все-таки живой и нахожусь в Германии. Произошло это летом 1918 года, но тогда освобождения из плена и отправления домой не произошло. Теперь же нас, тех кто был родом с оккупированных территорий, освободили, и разрешили выехать домой. К тому времени, когда я добрался домой, немцы уже покидали Эстонию. Их можно было еще встретить на железнодорожных станциях, последнего немца я видел на станции Олуствере». На этом воспоминания Яаака заканчиваются...
18 ноября 1918 г. Якоб Фелдман был освобожден из немецкого плена и отправился в Эстонию. В Эстонии его имя и фамилия получили привычную эстонскую транскрипцию — Якоб-Яаак Фелдманн. Уже 9 января следующего года он был мобилизован в эстонскую армию, и зачислен сначала в состав 2-й роты запасного батальона 2-й пехотной дивизии, а 24 января переведен в состав артиллерийской (полевой) запасной батареи. 31 января Фелдманн был переведен из армии в состав Военно-морских сил Эстонии, и 1 февраля был назначен на должность старшего комендора эсминца «Вамбола» (бывший советский эсминец «Спартак», который 26 декабря 1918 г. захватили англичане и передали эстонцам во временное пользование). С 25 марта по 7 апреля в составе роты эсминца «Вамбола» Якоб-Яаак был откомандирован на бронепоезд №5, обслуживая стоявшее на нем 120-мм орудие с канлодки «Лембит», и принимал участие в боях с Красной армией на Южном фронте под г. Печеры.
Эстонцы со дня на день ждали нападения Красного флота на практически незащищенный с моря Таллинн, поэтому первоочередной задачей стало восстановление одной из взорванных русскими при отступлении в феврале 1918 г. тяжелых батарей на островах к северу от Таллинна — 12-дм. батареи №15 на о. Аэгна (Вульф), 12-дм. батареи №106 и 8-дм. батареи №9 на о. Найссаар (Нарген). При обследовании выяснилось, что батареи на Найссааре оказались полностью разрушены, меньше пострадала бывшая русская 12-дм батарея №15 на о. Аэгна. 3 марта 1919 г. приказом Комфлота ВМС Эстонии была назначена специальная комиссия для оценки состояния 12-дм. батареи на о. Аэгна в составе Бенно Гебхардта — флагманского артиллериста ВМС Эстонии (во время Первой мировой войны служил артиллерийским офицером крейсера «Богатырь»), Бурхарда Кнюпфера — старшего артиллерийского офицера эсминца «Леннук» (бывший старший артиллерийский офицер линкора «Гангут») и Илмара Лухаэра — младшего артиллерийского офицера эсминца «Леннук» (служил на подлодках Балтфлота). Комиссия пришла к заключению, что батарею возможно и необходимо восстановить. Тем не менее, это было не просто. Бетонный блок первой башни от взрыва зарядного погреба получил сильные повреждения — стены и перекрытие были расколоты на массивные куски. Саму башню перекосило — она была сорвана с шарового погона, хотя башенные механизмы и орудия остались практически неповрежденными. Во втором башенном блоке (недостроенном) боеприпасов в погребах еще не было, поэтому в нем были подорваны башенные механизмы. Кроме того, был взорван дизель-генератор и компрессор на силовой станции, при пожаре сгорела вся электропроводка.
