У самого Вариния дело с людьми обстояло не так хорошо, как у Спартака: «…часть его солдат была больна из-за осенней непогоды, а из разбежавшихся в последний раз, несмотря на строгий приказ, никто не возвращался обратно под знамена, остальные же солдаты из-за крайней распущенности (падения дисциплины) отказывались от службы» (Саллюстий). Это подтверждает и Аппиан: «…у них (Клодия Глабра и Публия Вариния) было войско, состоявшее не из граждан, а из всяких случайных людей, набранных наспех и мимоходом, — римляне еще считали это не настоящий войной, а простым разбойничьи набегом, — то римские полководцы при встрече с рабами потерпели поражение».
Аппиан несколько льстит римлянам; дело не только в занижении ими значения этой войны. Война с рабами, не сулившая ни добычи, ни славы, была для римлян лишней «головной болью». Участвовать в ней не стремились ни высшие армейские чины, ни рядовые. В армию попадали случайные люди, и этим отчасти объясняются победы спартаковцев. Отчасти, потому что невозможно ни Спартаку отказать в таланте военачальника и организатора, ни его воинам в доблести. Спартак всеми силами стремился поддерживать в своем лагере военную дисциплину, что не всегда ему удавалось, но высокий уровень организации его армии отмечался всеми исследователями восстания. В этой армии были отряды тяжеловооруженных и легковооруженных воинов, из захваченных табунов восставшие сформировали конницу. По свидетельству Саллюстия, в лагере восставших выставлялись посты, караулы, выполнялись другие обязанности, принятые в распорядке римской армии.
Претор Вариний был куда осторожней своего предшественника и своих неудачливых помощников. Клавдия Глабра упрекали в том, что он, пренебрегая порядком, которому обязательно следовали в римской армии во время ведения военных действий, не укрепил свой лагерь. Учтя его ошибку, свой лагерь, расположенный вблизи лагеря восставших, Вариний укрепил «валом, рвом и большими сооружениями» (Саллюстий). Спартак счел позицию невыгодной для боя. «…чтобы для наблюдающих издали было впечатление о якобы стоящих часовых, (восставшие) поставили свежие трупы, подперев их вколоченными кольями и зажгли многочисленные огни… (а сами ушли) по непроходимым дорогам». Опасаясь засад, претор Вариний счел лучшим отступить, однако через несколько дней возобновил преследование Спартака. «А рабы, спорившие из-за плана дальнейших действий, были близки к междоусобию, Крикс и его единоплеменники — галлы и германцы — хотели идти навстречу врагу и самим вызвать его на бой. Напротив, Спартак отсоветовал нападение» (Саллюстий).
К сожалению, отсутствие единомыслия всегда было уязвимой стороной Спартаковской армии. Не надо забывать, что фракийцы и галлы не ладили между собой. Слишком памятно фракийцам было нашествие галлов-скордисков, покоривших и разграбивших северную Фракию. Спартак, как это явствует из его действий, стремился как мог улаживать конфликты, но они возникали вновь и вновь и, в конце концов, привели его армию к расколу.
На этот раз Спартаку удалось убедить соратников в своей правоте. «В конце концов, Спартак убеждает своих выйти на поля более обширные и богатые скотом, чтоб там, прежде чем явится Вариний, реорганизовавши свое войско, они могли увеличить свою численность отборными людьми. Быстро найдя подходящего проводника из числа пленных жителей Пиценума, Спартак скрывшись за Эбуринскими горами, доходит до города Нир (Нар?) в Лукании и оттуда на рассвете достигает Аппиевого форума» (Саллюстий).
Город был взят, и то, что произошло затем, продемонстрировало, какой поверхностной была дисциплина в армии восставших. Эта армия состояла из бывших рабов, за время пребывания в рабстве успевших устать от повиновения и желавших взять реванш за унижения. Конечно необходимость соблюдения дисциплины была для всех очевидной, ведь только будучи сплоченной армией рабы могли противостоять своим врагам. С другой стороны Спартак вынужден был мириться с неизбежным падением дисциплины во время фуражировок. Иначе чем грабежом армия восставших не могла добыть продовольствие и прочие припасы. Так «…убийства, пожары, грабежи и насилия» распространились по Италии. Опустошены были Нола, Нуцерия, Фурии и Метапонт. Отголоски тех бедствий сохранились даже в поэзии. Позже римский поэт Гораций Флакк напишет в книге своих од:
Мальчик, скорее беги за венками,
Дай нам елея, вина, что при марсах созрело,
Если от полчищ бродящих Спартака что уцелело.
Если Спартаку удавалось поддерживать дисциплину в военном лагере, то город, взятый штурмом, с точки зрения его солдат представлял собой законную добычу. «Спартак, не будучи в состоянии помешать этому, хотя он неоднократно умолял рабов оставить их бесчинство, решил предотвратить их быстротою действий». Только известием о приближении к городу войск претора Вариния, Спартаку удалось вернуть своих людей в строй.
«Вскоре Спартак, разбив в нескольких сражениях самого претора, в конце концов взял в плен его ликторов и захватил его коня» (Плутарх). В руках восставших оказались преторские знаки отличия, от которых, по свидетельству Флора, не отказывался Спартак. На наш взгляд облачение римского магистрата, которое носил Спартак, является столь необычной деталью истории восстания, что на этом следует остановиться подробней.
Восстание Спартака было антиримским, но, судя по некоторым свидетельствам римских историков, хотя бы вышеуказанному — Флора, отношение Спартака к Риму не было таким уж безусловно негативным, как принято считать. Вряд ли, испытывая неприязнь к какому-то государству, полководец воюющей с ним армии будет носить знаки отличия своих врагов.
Дальше у Флора читаем: «Даже и погребение вождей, павших в сражении, он справлял торжествами, подобавшими полководцам. Он приказывал пленным с оружием в руках сражаться около погребального костра, как будто желая вполне загладить всякий позор прошедшего, если только он сам, бывший прежде гладиатором, будет устраивать похороны, как какой-нибудь важный вельможа, с гладиаторскими боями». Подтверждает это и Аппиан, сообщая, что в жертву павшему Криксу было принесено 300 римлян.
О погребениях с гладиаторскими боями, в которых участвовали пленные римляне, пишет и Орозий в своей книге «История против язычников»: «…на похоронах одной пленной женщины, которая лишила себя жизни в отчаянии от нарушения своего целомудрия, они, как будто скорее учителя гладиаторов, чем начальники войска, устроили игры гладиаторов из 400 пленных, которые, надо полагать, должны были быть испытаны для этого зрелища». 400 пленных — огромная цифра, если учесть, что в гладиаторских боях, данных Цезарем в 65 году до н. э., рекордных по численности для того времени, участвовало 640 гладиаторов.
Гладиаторские бои Спартака традиционно трактовались как попытка преподнести римлянам моральный урок, дать им прочувствовать на собственном опыте несчастье быть гладиатором. Однако необходимо подчеркнуть то обстоятельство, что бои давались по официальному римскому поводу: погребение важного лица или лица, память которого желают почтить таким высокоторжественным образом. Трудно поверить, чтоб Спартак, желая отомстить римлянам, или воздействовать на их совесть, всякий раз дожидался смерти своего соратника. Скорей это напоминает копирование чужих обычаев.
В самом деле, каковы могли быть у Спартака причины для ненависти к Риму? Личное порабощение? Но Спартак был солдатом, а карьера воина в античности была чревата не только смертью или ранами, но и подобным исходом. Спартак мог сделаться рабом не римлян, а кого-то из враждебных медам фракийских племен, македонян, понтийцев. Ненависть и презрение Спартака к Риму — плод воображения современных писателей и историков, находившихся в плену недавних представлений, в соответствии с которыми Рим был агрессивным государством, «тюрьмой народов», не вызывавшим ничего, кроме ненависти. В действительности же отношение к Риму в описываемую эпоху было далеко не однозначно. Рим был могущественным государством, средоточием политической жизни Средиземноморья, и обаяние могущества и богатства влекло в Рим людей, желавших «уловить фортуну». Вряд ли сам Спартак, этот солдат и наемник, был глух к таким мечтам. Могущество Рима вполне отвечало его личным амбициям, а невозможность сделаться полноценным членом римского общества только подхлестывала их. Примеряя знаки преторского достоинства, отправляя с гладиаторами похороны своих соратников, Спартак, видимо, чувствовал себя вполне римлянином. Тот факт, что Спартак воевал с Римом, не опровергает вышесказанное. Войну с Римом диктовали исторические условия, обстоятельства судьбы Спартака, но чувства человека не всегда зависят от внешних обстоятельств.
Реакция самих римлян на гладиаторские бои в лагере восставших была бурной. Спартака проклинали, а вот (немного забегая вперед) истребление пленных во время возвращения армии восставших от Альп такой негативной реакции не вызвало, хотя римлян погибло при этом вряд ли меньше, а скорее больше, чем во время этих пресловутых боев.
