с мальчиком, следует за ним, а когда его велосипед попадает на ковер, звук колес приглушается, затем, когда она выезжает на паркет, сила и тембр звука снова меняется, и так далее.
Все очень банально — то же самое происходит, когда поезд проходит по мосту, а затем снова оказывается на твердой почве, с той лишь разницей, что в этом случае ребенок сам приводит машину в движение своими ножками и сам ею рулит. Но это различие, возможно, имеет большое значение в воспоминании об этой краткой сцене, как будто в ней обнаруживается что-то из детства.
Это восхищение, рождающееся из одного и того же действия, получающего разный звуковой отклик, активирующего петлю эрго-слушания и зовущего к бесконечным исследованиям того, как звучит мир, мы в честь Кубрика назвали эффектом «Сияния». Даже шум наших собственных шагов не вполне воспринимается нами в качестве части нас самих. Он оказывается своего рода ответом почвы, мира на наши действия и в таком качестве запускает фидбэк эрго-слушания, приводит в действие петлю, которая связывает нас с его звуковыми реакциями, всегда разными.
Может быть, имеет значение и то, что в этом фильме речь идет о мальчике. Игра эрго-слушания, возможно, обладает специфическим смыслом для мальчика, который играет, направляя струю мочи и тем самым «овладевая» издаваемым шумом, различающимся в зависимости от того, куда он ее направляет: на сухие листья или на рыхлый грунт, на фаянс или в воду. Шум становится символом фаллического господства, но также и нарциссической ловушкой.
Тот факт, что произведенный звук соответствует (особенно если это частичное соответствие) действию, поддерживает особый фидбэк, оказывающийся ловушкой, о которой мы говорим. Мы никогда полностью не теряем к нему интереса, хотя и потеряли бы его в двух симметричных случаях: если бы звук услужливо воспроизводил намерение эффекторного жеста и, наоборот, если бы он находился с этим намерением в исключительно случайных отношениях.
4.3. Человек-триггер
Эффект «Сияния» связан, таким образом, с систематическим несоответствием причины и звука (или действия и результата). Его магия заключается в своего рода мерцании следствия.
Однако петля эрго-слушания затрагивает лишь часть звука. Она заставляет нас прислушиваться к тому, что в процессе развития звука не является непосредственно производным от нашего жеста, уклоняется от нашего контроля, в то же время продлевая наш жест.
Необходимо проводить различие между случаями, когда:
• звук изоморфен или почти изоморфен жесту, например, в тех случаях, когда мы играем с акселератором автомобиля или мотоцикла. Тогда для поддержания удовольствия эрго-слушания достаточно максимально тонких нюансов «звуковой реакции» на жест;
• изоморфизм существует, но косвенный и известный лишь профессионалам: нота, тянущаяся на скрипке, не рассказывает истории смычка, которым водят по струне;
• звук не изоморфен жесту, например, когда на короткое время пробуждают что-то, что потом идет своим чередом. Таков колокол, о котором говорит Клодель, — он ставит человека в положение триггера. «Достаточно провести ногтем, и тут же колокол Нары загудит и затрезвонит»74.
Чаще всего мы не дослушиваем до конца тот звук, для которого послужили триггером, как если бы мы были освобождены от задачи его слушать.
«Запускать», «заставлять звонить» то, что от нас ускользает, — опыт, который также важен во многих видеоиграх.
4.4. Ловушка эрго-слушания, связанная с перемещением
Как говорил Гераклит («нельзя дважды войти в одну и ту же реку»), бурление стремнины отличается от плавного течения у берегов и русла — по крайней мере, эта разница значима в нашем масштабе человеческого времени. Но звук, производимый потоком, является массивным, однообразным, статистически равномерным. Если идти вдоль потока, приближаться к нему или, наоборот, удаляться, он всякий раз будет менять свою высоту, так что в зависимости от положения наших ушей у нас будет совершенно разный опыт. Такой звук относится к шумам, которые мы называем «точками звуков» — их (статистическая) устойчивость оттеняет влияние наших передвижений или смещения нашего внимания.
Этот звук, богатый высокими тонами, а потому допускающий точную локализацию и схватывание, имеет определенную особенность. Стоит только немного приблизиться к нему или удалиться, повернуть голову в ту или другую сторону, и он тут же ощутимо изменяет свой гармонический тембр.
Человек с небольшим нарушением слуха в одном ухе (это довольно распространенное явление) будет лучше или хуже слышать высокие частоты (которые обладают большей направленностью) в зависимости от того, в какую сторону повернет голову и какое из своих ушей направит на источник. Таким образом, мы попадаем в петлю, в которой звук можно заподозрить в интенциональности: кажется, что он самим своим изменением «отвечает» на наше перемещение. Мы не целиком погружены в эту петлю эрго-слушания. Но в отношении звука у нас нет того чувства постоянства облика и текстуры, которое возникает применительно к материальному предмету: его текстура кажется слишком «податливой». Однако она не так податлива. Ее единство раскрывается осознанной, взвешенной и разумной работой.
Для сравнения: если повернуть голову, визуальный объект исчезает. Если бы объекты, которые мы видим, оставались в поле нашего зрения, когда мы движемся, и отражали это изменением своей текстуры, это могло бы стать точной аналогией.
5. Новое в петле эрго-слушания
В некоторых играх, которые сегодня уже считаются старомодными, таких как американский бильярд или настольный футбол, звук служит вознаграждением — когда слышишь, как шар попадает в нужную лузу. Тогда как пользователь видеоигры не только должен выиграть, собрать очки или победить противника, но также воспроизвести определенные звуки, которые теперь стали электронными: прерывистые писки, мелодии триумфа или разгрома.
Дело, однако, в том, что эти шумы всегда остаются одними и теми же, не являясь результатами самого действия. Их отсроченный запуск — источник определенного очарования, своего рода магии.
Электронные приборы изменили традиционное правило эрго-слушания, поскольку в случае, например, четырех сигналов («тональных импульсов», если говорить в терминах Шеффера), сопровождающих во Франции набор банковского ПИН-кода, или предупредительных звуков, которые при работе с компьютерной клавиатурой указывают нам, что мы нажали неверную клавишу, нам предлагаются звуки, которые остаются безразличны к силе и выразительности наших жестов. Они всего лишь точечно отмечают их или отвечают на них «протестом» (повторным — итеративным — писком в случае нажатия неверной клавиши).
Точно так же, независимо от того, как вы нажимаете на клавишу дешевого электронного пианино, сильно или слабо, звук останется тем же самым, и чтобы восстановить влияние исполнителя на звук, понадобятся куда более дорогостоящие модели, обеспечивающие бóльшую интерактивность, которой при этом легко добивается любая акустическая система.
Конечно, несоответствие между силой эффекторного жеста и интенсивностью произведенного звука можно было встретить и много веков назад, например, в опыте клавесиниста
