Царствование раскрыло во всём блеске и его добрые качества, и некоторые негативные черты характера. Современники были практически единодушны в том, что новый император являл собой тип очень твёрдого, порой жестокого человека. Например, он никогда не миловал преступников, приговорённых к смерти, и, глубоко озабоченный проблемой политической стабильности, без всякого снисхождения приказывал казнить тех, на кого указывали в качестве потенциального заговорщика. Соблюдая строгость во всём, царь очень не любил богатых и хорошо одетых людей, а также лиц, кичащихся своей образованностью. Будучи очень храбрым человеком, Валентиниан не благоволил к трусам, говоря, что они — позор человечества. Никогда намеренно не назначал жестоких правителей, но всегда требовал от них строгости ко всем правонарушителям. Замечая, что правители провинций проявляют жесткость, он радовался, что нашёл «Ликургов и Кассиев, древних столпов справедливости, и в своих рескриптах наставлял их строго карать за проступки, хотя бы незначительные»[380].
Однако жестокое отношение императора к потенциальной оппозиции вызывалось отнюдь не его патологической трусостью: Валентиниана нетрудно было увлечь в заблуждение сознательной ложью, если речь шла о безопасности Римского государства, но он никогда не принимал мер в отношении тех, на кого показывали как на его личных врагов; все намёки на заговоры против него он опровергал презрительной улыбкой храбреца. Государственник до мозга костей, блестящий образец уже вымирающего типа римлян, император радел не о личном авторитете, но о должном отношении к власти и её носителям. Поэтому оскорбление себе он воспринимал, в первую очередь, как оскорбление государства. «Валентиниан редко оставлял безнаказанной обиду, но никогда не оставлял безнаказанным оскорбления; его могли упрекать в неблагоразумии, но все отдавали справедливость его мужеству, и самые гордые и влиятельные военачальники боялись прогневать этого бесстрашного солдата»[381].
Аскет от рождения, Валентиниан всю жизнь был невероятно строг в вопросах нравственности, нисколько не соблазняясь на фоне распущенности царского двора, где вскоре после начала его правления кардинально изменились этические предпочтения. Сплетничали, что Валентиниан был многоженцем, что очевидная ложь. В своей жизни он имел двух жен (Северу и Юстину), использовав предоставленную ему римским законом возможность развода, и никогда не знал лёгких увлечений. Это был настоящий моралист своего времени, римский пуританин, не допускающий никаких поблажек для себя и своей совести. Имея возможность выдвинуть на первый план своих родственников, император тем не менее никогда не потворствовал родне: он или оставлял их безвестными, запрещая занимать публичные должности, или предоставлял им очень невысокие посты[382].
Валентиниан был довольно снисходителен к язычникам, которых откровенно презирал, но не препятствовал в свободе вероисповедания. Единственное исключение составляли колдуны и поклонники сатанистских культов, которых он ненавидел и безжалостно судил. Будучи весьма сдержанным по части женского пола, император предавал суровым наказаниям, вплоть до смертной казни, прелюбодеев и неверных жён. Избежать ссылки или усекновения головы не удалось и представителям старинных, знатных фамилий. Дело дошло до того, что в 368 г. сенат даже направил к Валентиниану посольство с просьбой смягчить наказания виновным, но это ходатайство не повлияло на общую политику царя: «Знатные по происхождению люди облекались в простые одежды, и каждый был в тревоге за себя»[383].
Как строгий, но справедливый император, он повсюду облегчал бремя податей, своевременно и умело воздвигал новые укрепления вдоль границы Империи, строго держал воинскую дисциплину, наказывая солдат даже за незначительные нарушения. На войне Валентиниан был умён, осторожен и очень предусмотрителен. Таков был новый правитель Рима, на плечи которого легла сложнейшая задача восстановления порядка, приведения армии к повиновению, отражение варварских набегов и прекращение брожения в Церкви.
И, надо сказать, в целом Валентиниан показал себя лицом, достойным выбора величайшей Империи. Правда, процедура восшествия Валентиниана на престол не обошлась без некоторых неожиданностей, существенно изменивших характер предстоящего царствования. Любой непредубеждённый ум легко приходил к вполне естественному выводу, что в условиях ослабевшей императорской власти и частой смены царей только единоличное правление Валентиниана могло спасти Римское государство. Очевидно, таково было настроение и самого вновь избранного василевса. Но уже вскоре действительность перечеркнула его планы.
Облачённый в императорские одежды, новый царь уже собирался обратиться к войскам с благодарственной речью, как внезапно поднялся страшный шум: это центурии и манипулы, когорты и схолы требовали, чтобы Валентиниан разделил своё царство с другим императором. Такое требование было совершенно неожиданным для самого Валентиниана и окружавших его соратников. Вначале всем пришла логичная мысль о происках конкурирующих партий, но она была опровергнута царём (по свидетельству современника), поскольку требование исходило не от отдельных подкупленных лиц, а от всей армии. Солдаты были страшно возбуждены; казалось, ещё немного — и они будут готовы пойти на непредвиденные поступки.
И тут Валентиниан показал, что умеет владеть ситуацией. Он обратился к войскам, но уже с другой речью, чем задумывалась ранее, и пообещал исполнить их волю при некоторых отлагательных условиях. «Как учат мудрецы, — сказал он, — не только в делах управления, где опасности столь велики и столь часты, но и в нашей частной обыденной жизни каждый должен делать другом чужого человека лишь после суждения о нём, а не судить его тогда, когда он им стал». Император пообещал в самое ближайшее время подыскать себе сотоварища по трону, после чего солдаты, получив обычные подарки по случаю воцарения, спокойно разошлись[384].
Чем были вызваны столь неожиданные экспромты со стороны легионов? Остаётся только гадать. Возможно, солдаты «вдруг» вспомнили (или им всё же напомнили), что ещё не так давно нормальным считалось управление, разделённое между несколькими царями. Не исключено, что таким образом войско, итак уже удручённое частой сменой императоров и вытекающими отсюда трудностями, хотело подстраховаться на случай внезапной смерти Валентиниана. А римская армия, как и сенат, в ту пору считала себя не только одной из авторитетнейших и могущественнейших политических сил Империи, но и ответственной за безопасность государства. В те древние времена право управления государством неизменно считалось производным от обязанности его защищать и класть свои жизни за отечество. Поэтому император не мог проигнорировать мнение тех, благодаря кому он получил трон.
Во всяком случае, сложно соединить вместе два взаимно исключающих факта — массовый характер солдатских требований и совершенная неосведомлённость об этом Валентиниана и его ближайшего окружения, в котором состояли командиры как раз этих же воинских частей. Как известно, общенародное требование никогда не возникает на пустом месте, и отзвуки грядущих настроений не могли не прорваться к императору, если бы всё дело заключалось в некой идее, постепенно овладевавшей массами. Скорее всего, как можно догадаться, имелась определённая группа лиц, пытавшаяся насадить Валентиниану своего представителя в соимператоры, и она-то и разожгла толпу. Причём, видимо, опасаясь быть опознанными заранее, распространители новых политических лозунгов отложили усилия на последний день, надеясь на успех своего начинания. В пользу этой версии говорит то, что уже в скором времени с Валентинианом и его братом Валентом случится беда — они внезапно и на длительный срок удивительно синхронно заболеют.
И хотя закалённые организмы, привычные к лишениям и невзгодам, выстоят в борьбе с болезнью, вольно-невольно навевается мысль о том, что им помогли заболеть.
Но это произойдет в ближайшем будущем, а сейчас то, каким образом император справился с очень непростой ситуацией, лучше всего свидетельствовало о его уме, сообразительности и твёрдости характера. Он принял удар и использовал ситуацию в свою пользу. Экстренно созвав совет для определения кандидатуры сотоварища, Валентиниан предложил своим командирам назвать достойные кандидатуры. Но все молчали, и лишь командир имперской кавалерии Дагалайф неожиданно посоветовал назначить соимператором Валентиниана его брата Валента; других предложений не поступило, из чего можно было сделать вывод о некоторой предварительной режиссуре совещания со стороны царя. Внешне он разгневался на автора предложения, но уже 1 марта 364 г., прибыв в Никомедию, назначил Валента трибуном, а спустя 28 дней в Константинополе Валентиниан объявил о назначении Валента августом. Так, 35-летний Валент стал соправителем Римской империи[385].
