К ЯРАЛИ
Ярали, друг мой, когда ж мы с тобою
Сядем опять под чинарой густою,
Светлые чаши наполнив вином,
Старую песню затянем вдвоем:
— Яри-арали!
Чтобы шашлык серебристый из лани
Снова вертелся, шипя на огне,
Чтобы дразнил он мое обонянье,
Ноздри опять щекотал бы он мне;
Чтоб кахетинского полную чашу
Подняли мы высоко над землей,
Чтобы украсили трапезу нашу
Рыба, и зелень, и сыр молодой;
Чтобы блестел,
Поднимаясь над нами,
Залитый светом родной небосвод;
Чтобы летел
Над горячими лбами
Сладостный ветер Коджорских высот;
Чтоб, не смыкая до вечера глаз,
Снова я слушал знакомый рассказ,
Как иверийцы с отвагою львиною
В годы старинные бились за нас.
Ты рассказал бы мне, Ярали мой,
Как, поднимаясь на зов боевой,
Дети картвелов, венчанные славою,
В битву кровавую шли чередой.
Горе врагу, если в чаще дремучей
Он не укрылся от сотен мечей, —
Яростный сокол, срываясь из тучи,
Молнией врежется в стан голубей!
О, как завиден мне жребий желанный
Тех, кто за родину пал бездыханный!
Где они, дни, когда сердце картвела
Жаркой любовью к отчизне кипело
И, провожая героев, страна
Радостно славила их имена?
Всё бы я слушал, как в старые праздники
По бесконечным дорогам ристалища
Вихрем летели отважные всадники,
Чтоб обогнать в состязанье товарища.
Вросшие в седла, стройны, словно тополи,
Все они знали искусство великое —
На два отряда рассыпавшись по полю,
Вот они мчатся, ликуя и гикая.
Конское ржанье,
Жужжание стрел,
Копий сверканье —
Желаний предел.
Мчатся стрелой —
С седел долой!
Время пришло —
Снова в седло!
Бьются копыта,
Звенят стремена,
Шашка над шапкою
Занесена!
Лук поднимая рукою уверенной,
Эти — стреляют в орла одинокого,
Эти — прицелившись в кубок серебряный.
Сбить его с камня стремятся высокого.
И, наслаждаясь веселой забавою
В этот поистине радостный час,
Смотрит с улыбкой на них величавою
Тот, кто когда-то был счастьем для нас.
Славные годы, счастливые дни!
О, как давно миновали они!
Здесь, на далекой холодной чужбине,
Вижу я ныне могилы одни.
Где ж он, герой с благородной десницей,
Кто, нарушая наш горестный сон,
В пекло драконье готов устремиться,
Чтобы погиб кровожадный дракон?
Стоит ли дальше бороться с судьбою?
Спи, азарпеша, под купами роз!
Вместо вина — только квас предо мною.
Вместо полдневного зноя — мороз.
Север холодный угрюм и тревожен,
Где он, небес ослепительный жар?
Ты — в Петербурге, я — в Новгород брошен,
Холод на улице, дома — угар.
Только припомню утехи былого —
Сердце заплачет, печали полно…
Так, вдалеке от родимого крова,
Ищет в слезах утешенья оно…
Заря небес вечерним багрецом
Вершины гор Кавказских озарила.
Так девушка прощается с отцом,
Лобзая старца нежно и уныло.
Но молчалив гигантский тот собор.
Передо мной от края и до края
В короне льдов стоят вершины гор,
Плечами дэвов небо подпирая.
И, прижимаясь к кручам, облака
Грозят потопом, и с горы отвесной,
Блистая, низвергается река,
Стремительно висящая над бездной,
И воет Терек, надрывая грудь,
И скалы вторят Тереку в тревоге…
Печально я гляжу на этот путь,
На тень судьбы, скользящей по дороге…
Всё лучшее, что было мне дано,
Всё светлое, что управляло мною,
Чем было сердце бедное полно,—
Опять, опять похищено судьбою!
Прощай, мой друг! Прощай на много дней!
До моего последнего мгновенья
Всегда с тобой печаль души моей,
Моя любовь, мое благословенье!
Стучат колеса. Милой больше нет.
На повороте пыль еще клубится.
И, обезумев, ей летит вослед
Душа моя, как раненая птица.
Прощай, мой друг! Унынием объят,
Смотрю я вдаль с невыразимой мукой.
Твоих очей уж мой не встретит взгляд,
Навеки затуманенный разлукой.
Не утолит печаль моей души
Твоя любовь, и только скорбь немая
Источит сердце бедное в глуши,
Последние надежды отнимая.
И как, безумец, я поверить мог,
Что счастье наше будет беспредельно?
Прощай, мой друг! О, как я одинок!
И скорбь моя — о, сколь она бесцельна!
И вот уж ночь. Сижу, объят тоской.
О, кто теперь мои услышит пени?
Недвижен воздух. Только часовой,
Перекликаясь, ходит в отдаленьи.
И, подперев вершиною зенит,
Молчит гора, увенчанная снегом,
И о прошедшем счастье говорит
Звезда небес, сияя над Казбеком.
Потоки гор, свершив свой краткий путь,
Алмазной грудой бьют через пороги,
И воет Терек, надрывая грудь,
И скалы вторят Тереку в тревоге.
МУХАМБАЗИ («Только я глаза закрою…»)
«О сладкий голос мухамбази!»
Чамчи-Мелко
Только я глаза закрою —
предо мною ты встаешь!
Только я глаза открою —
над ресницами плывешь!
О царица, до могилы
я — невольник бедный твой,
Хоть убей меня, светило,
я — невольник бедный твой.
Ты идешь — я за тобою:
я — невольник бедный твой,
Ты глядишь — я за спиною:
я — невольник бедный твой!
Что смеяться надо мною?
Я — невольник бедный твой,
И шепчу я сам с собою:
«Чем тебе я нехорош?»
Только я глаза закрою —
предо мною ты встаешь!
Только я глаза открою —
над ресницами плывешь!
Словно тополь шелестящий,
стан твой нежный для меня,
Светит радугой блестящей
стан твой нежный для меня,
Блещут молнией небесной
эти очи для меня,
Дышат розою прелестной
эти губы для меня.
Если б мог тебя спросить я:
«Ты когда ко мне придешь?»
Только я глаза закрою —
предо мною ты встаешь!
Только я глаза открою —
над ресницами плывешь!
Семь дорог на нашем поле —
все они к тебе бегут!
Смутны думы поневоле —
все они к тебе бегут!
Растерял свои слова я —
все они к тебе бегут!
Позабыл свои дела я —
все они к тебе бегут!
Хоть бы раз меня спросила:
«Что с тобою? Как живешь?»
Только я глаза закрою —
предо мною ты встаешь!
Только я глаза открою —
над ресницами плывешь!
Хоть и плачу неустанно, —
ведь не спросят: кто такой?
Ах, беда нам, Лопиана, —
ведь не спросят: кто такой?
Может, еле уж дышу я, —
ведь не спросят: кто такой?
Может, еле уж брожу я, —
ведь не спросят: кто такой?
Ты одна, моя царица,
боль души моей поймешь!
Только я глаза закрою —
предо мною ты встаешь!
Только я глаза открою —
над ресницами плывешь!
Поезжай-ка в Ортачалы,
посмотри, каков я есть!
Как ударим мы в цимбалы,
посмотри, каков я есть!
Тамада в дыму табачном,
посмотри, каков я есть!
Молодец в бою кулачном,
посмотри, каков я есть!
Как посмотришь — так полюбишь,
как полюбишь — подойдешь.
Только я глаза закрою —
предо мною ты встаешь!
Только я глаза открою —
над ресницами плывешь!
