4. Этап профессиональной зрелости, когда происходит относительно обособленное развитие дисциплины, ее достраивание и заполнение «белых пятен». В этот же период складываются ее основные исследовательские направления, выясняющие между собой методологические отношения.
5. Этап кризиса и экспансии, когда осуществляются корректировка предпосылок и переопределение собственных границ, делаются попытки вторжения в смежные области и активного заимствования элементов из других дисциплинарных подходов.
6. Этап фрагментации и переоформления, когда возникает несколько относительно самостоятельных отраслей знания, которые сплошь и рядом перемешиваются со смежными дисциплинами[5].
Вторая гипотеза касается связи между двумя дисциплинами. Она гласит: в каждый период экономическая социология отстает от экономической теории на один условный шаг, т. е. каждый раз находится на предшествующем этапе. Иными словами, развитие смежных дисциплин в определенной степени синхронизировано, но осуществляется со сдвигом по фазе цикла. Данная гипотеза поможет нам объяснить, почему во множестве случаев первоначальные методологические импульсы исходят из недр экономической теории, а экономико-социологические ходы скорее выглядят как ответные реакции.
В первых двух главах мы кратко ознакомимся с указанными этапами, следуя сначала за экономистами, а затем – за социологами.
Общие предпосылки экономической теории. Существует множество подходов к определению набора предпосылок, из которых исходит экономическая теория в моделировании хозяйственного поведения человека. Нам представляется, что таких основных предпосылок четыре.
1. Человек независим. Это автономный, атомизированный индивид, принимающий самостоятельные решения исходя из своих личных предпочтений.
2. Человек эгоистичен. Его основная цель – забота о своем интересе и стремление к максимизации собственной выгоды.
3. Человек рационален. Он имеет ясные и устойчивые предпочтения, осуществляет последовательный выбор средств достижения поставленной цели и рассчитывает их сравнительные издержки.
4. Человек информирован. Он не только хорошо знает собственные потребности, но и обладает достаточной информацией о средствах их удовлетворения.
Перед нами возникает облик «компетентного эгоиста», который рационально и независимо от других преследует собственную выгоду. Для подобных субъектов всякого рода политические, социальные и культурные факторы являются не более чем внешними рамками или фиксированными границами, которые держат их в некой узде, не позволяя одним эгоистам реализовывать свою выгоду за счет других слишком откровенными и грубыми способами. Указанные предпосылки и положены в основу общей модели, называемой homo economicus («экономический человек»), которая описывает образец «нормального среднего» человека. На ней, с определенными отклонениями, построены практически все основные экономические теории. Хотя, разумеется, модель экономического человека не оставалась неизменной и претерпела весьма сложную эволюцию.
Классический этап[6]. Фигура «экономического человека», этого «компетентного эгоиста», ведомого «невидимой рукой» к личному и общественному благу, впервые начинает формироваться в трудах классиков английской и французской политической экономии в конце XVIII столетия. Родоначальником положенных в ее основу идей заслуженно считается А. Смит (1723–1790). Человек в его труде «Богатство народов» – это автономный индивид, движимый двумя природными мотивами, – своекорыстным интересом и склонностью к обмену[7].
Важную роль во взращивании homo economicus сыграл радикальный утилитаризм И. Бентама (1748–1832) – последовательного и убедительного проповедника гедонистических принципов. В его «моральной арифметике» основу всех действий человека образует принцип пользы, означающий достижение наибольшего удовольствия и стремление всячески избегать страдания[8].
Вдохновленная идеями А. Смита и И. Бентама, классическая политическая экономия приступает к последовательной рационализации понимания хозяйственной жизни. Эта рационализация связана с упрощением рассматриваемых связей и уменьшением числа используемых переменных. Признавая в принципе (как само собой разумеющиеся) различия между классами и странами, политико-экономы пытаются снять эти различия в своде общеэкономических принципов, которым придается характер объективных законов. Именно выведение общих принципов, а не описание всего богатства хозяйственной жизни ставит своей задачей Ж. Б. Сэй (1767–1832), обеспечивший победу смитовского учения во Франции[9]. У английского пастора Т. Мальтуса (1766–1834) эти общие принципы приобретают статус естественного закона – печально известного закона о народонаселении, провозглашение которого повлияло на столь многие выдающиеся умы. А с появлением великого мастера дедукции Д. Рикардо (1772–1823) установление объективных экономических законов превращается в основной принцип исследования[10] (у А. Смита, заметим, таких законов еще не было). Правда, важные отступления допускаются уже на этом этапе. Так, более эклектичный «последний классик» Дж. С. Милль (1806–1873) разделяет законы производства и законы распределения, уподобляя первые законам природы и представляя вторые как продукт общественного устройства[11]. Но человек все более превращается в свод абстрактных принципов, из которых затем непосредственно выводятся все общественно-экономические отношения[12].
Человек в учении К. Маркса (1818–1883) тоже вполне соответствует канонам «экономического человека». К. Маркс в значительной степени заимствует и экономический детерминизм Д. Рикардо, и раскритикованные им утилитаристские принципы Дж. Бентама. Выступает ли у К. Маркса человек непосредственно в качестве субъекта хозяйственных действий? Нет, индивиду приходится отойти на задний план, а производственные отношения становятся все более бессубъектными, обезличенными. По собственному признанию К. Маркса, фигуры экономических субъектов для него «являются олицетворением экономических категорий, носителями определенных классовых отношений и интересов»[13] (к позиции К. Маркса мы еще вернемся).
Следует подчеркнуть, однако, что практически все основные работы классиков политической экономии насыщены элементами моральной философии. Реализация утилитаристского принципа связывается ими не с освобождением животных начал человека, напротив, она рассчитывает на довольно развитого в умственном и нравственном отношениях индивида, предполагает поддержание благородства характеров. Иными словами, «нормальный средний» обыватель еще должен был дорасти до настоящего «экономического человека»[14].
Неоклассический этап. Если в работах классиков политической экономии наблюдается сложное переплетение экономических и неэкономических, научных и этических подходов, то маржиналистская революция 1870–1880 гг. наполнена пафосом методологического очищения экономической теории от «посторонних» примесей в виде политических и моральных принципов. Модель «экономического человека» в собственном смысле слова появляется именно здесь[15]. При этом маржиналисты смещают фокус в плоскость потребительского выбора, и человек у них предстает как максимизатор полезности (utility). В основе его поведения лежит уже не столько эгоизм, сколько в возрастающей степени рациональность – устойчивость выбора и основанный на калькуляции расчет. «Нормальный средний» человек уподобляется профессору экономики[16]. Зато его нравственные качества, похоже, перестают интересовать исследователей этого направления. Существенно и то, что полезность представляется маржиналистами как функция. Это предполагает введение дополнительных предпосылок относительно характера индивидуальных предпочтений: предусматриваются не только их устойчивость, но и транзитивность, монотонность насыщения. В результате открывается путь к использованию математического аппарата.
В рамках маржинализма несколько особняком от математического направления (У. Джевонс (1835–1882); Л. Вальрас (1834–1910); В. Парето (1848–1923)), разрабатывающего концепцию общего экономического равновесия, стоит субъективистское направление во главе с лидером австрийской школы К. Менгером (1840–1921) и его последователями Е. Бем-Баверком (1851–1914) и Ф. Визером (1851–1926). Менгеровским человеком движет одна «руководящая идея» – стремление как можно полнее удовлетворить свои потребности. Оно заложено в человеке самой природой, свободно от всякого общественного интереса и не нуждается в поддержке закона или силе принуждения[17]. Новые экономические институты, по Менгеру, возникают вследствие понимания частью предпринимателей выгодности каких-то хозяйственных форм. Остальные имитируют их успешные действия, которые затем подкрепляются мощными силами привычки и закона[18]. Представители австрийской школы последовательно утверждают принцип методологического индивидуализма[19]. Кроме того, человек в их понимании не является «моментальным оптимизатором» и не свободен от ошибок.
