В тот вечер, дождавшись, когда отец придет с работы, мы ужинали все вместе. Родители, казалось, были рады моему возвращению, и я набралась смелости и выложила им свою новость:
— Теперь меня зовут Тони.
Крестная сказала мне, что Тони как раз и есть правильное сокращение имени Антуанетта. Я чувствовала, что Тони мне очень подходит, с таким именем мне обеспечена популярность. Антуанетта уже не годилась.
Мама улыбнулась:
— Что ж, во всяком случае, будет проще надписывать именные бирки, когда ты пойдешь в новую школу.
Так она озвучила свое согласие.
Отец никак не отреагировал на новость и упорно отказывался называть меня Тони до самой своей смерти.
В выходные отец работал, и я помогла маме содрать обои. Сначала я размачивала их мокрой тряпкой. Потом, вооружившись скребком, сдирала лоскуты бумаги. За субботу мне удалось снять все обои. Я снова ощущала свою близость к матери. Она неустанно хвалила меня, радовалась тому, какая у нее помощница. После обеда мы вместе пили чай в нашем цветущем дворике, и она ответила на мои незаданные вопросы.
— Отец поедет к старикам через две недели и привезет обратно Джуди, — заверила она меня. — В понедельник я отведу тебя в новую школу, и ты познакомишься с директором.
Я догадалась, что школа будет смешанной, а не только для девочек, к чему я привыкла.
— А что я надену? — спросила я.
— О, — ответила она, — директор разрешил тебе носить старую школьную форму, пока ты из нее не вырастешь.
Радость, которую доставила мне новость о скором возвращении Джуди, померкла. Я впала в уныние, стоило мне подумать, что опять буду одета не так, как остальные дети.
Наступило воскресенье, и оно пролетело слишком быстро для меня. В понедельник мама повела меня в новую школу. В то утро я надела свой зеленый школьный сарафан, белую рубашку с зелено-черным галстуком, серые гольфы, старые туфли на шнурках и, наконец, зеленый блейзер.
Когда мы пришли в школу, меня охватила внутренняя дрожь. На школьной площадке стояли девочки в серых юбках, белых блузках и носочках, в туфлях без шнурков. Я видела компании детей моего возраста, стайки тинейджеров, и уверенности во мне заметно поубавилось. Вооруженная лишь своим новым именем, я проследовала за мамой в школьное здание на встречу с директором.
Просмотрев мои школьные табели, он расспросил меня о предыдущих двух школах и о том, что мне там больше всего нравилось. Спросил о моем хобби, но разве я могла объяснить ему, городскому жителю Англии, что такое сельская жизнь в Северной Ирландии? Директор отвел меня в класс и представил учительнице. Я увидела не привычную классную даму в черной мантии, а крупную блондинку с миловидным лицом. Она сказала, что ведет английский, и мне вручили учебник, по которому я уже училась в Северной Ирландии. Я поняла, что даже мой любимый предмет будет скучным.
В тот день, по мере того как урок сменялся уроком, меня охватывало все большее уныние, настолько непривычной была для меня обстановка. Перемены наступали и проходили. Мои сверстники, самоуверенные, непринужденно одетые, казалось, не замечали меня. Должно быть, в их глазах я выглядела странновато в своем школьном сарафане, гольфах, с аккуратно разделенными пробором волосами, в то время как остальные девочки носили конские хвосты. Я стояла на игровой площадке, прижимая к себе учебники, мысленно пытаясь заставить хотя бы кого-то из девочек заговорить со мной. Но никто так и не заговорил.
В тот день после уроков я пошла домой, с завистью глядя на компании школьников, болтающих во дворе. У меня не было сомнений в том, что я для них чужая. Аутсайдер.
Дома мама радостно объявила о том, что нашла работу и что отец на две недели уезжает в Северную Ирландию, чтобы навестить своих родителей и забрать Джуди. Вскоре я узнала, что мне предстоит сдавать экзамен 11+, к чему я была совершенно не готова. Учителя дали мне дополнительное домашнее задание, чтобы я могла догнать английский учебный план, но, имея в запасе так мало времени на подготовку, я понимала, что предстоят бессонные ночи.
Притом что отец безразлично относился к моему образованию, мама определенно хотела, чтобы я успешно сдала экзамен. Учителя были уверены в моих знаниях, чего нельзя было сказать обо мне. Все две недели я пребывала в смятении, испытывая радость в предвкушении возвращения Джуди и в то же время ужас от надвигающегося экзамена.
Оба события практически совпали. Сначала привезли Джуди, которая, увидев меня, задрожала от радости. Хотя теперь у нее не было ни лесов, ни полей, где можно было бы охотиться на кроликов, она очень быстро привыкла к городской жизни и прогулкам на поводке, которые я устраивала ей три раза в день.
Я скучала по старой школе и жизни в Кулдараге. Казалось, Джуди адаптировалась к новой обстановке гораздо быстрее, чем я.
Следом наступил день страшного экзамена; в полной тишине новым ученикам были розданы экзаменационные листы. Все мы понимали, насколько важен этот день. Я была уверена в том, что два задания сделала правильно, но насчет арифметики у меня были большие сомнения. Я подняла голову и в растерянности посмотрела на стоявшую рядом учительницу, которая разглядывала мои ответы, но молчала.
Когда прозвенел звонок и работы были сданы, меня охватило отчаяние. Я знала, что, если провалюсь, меня не переведут в среднюю школу и придется вечно торчать в старших классах этой.
Несколько недель, пока ждали результатов экзаменов, отца я почти не видела, казалось, он сутками пропадал на работе; во всяком случае, так говорила мама. Из школы я сразу шла домой, помогала маме по хозяйству, потом садилась за уроки.
А затем отец поменял свой график и вместо дневной смены стал работать по ночам. И в это же время мама вышла на работу. Поскольку в офис, где она работала, приходилось добираться на автобусе, а моя школа находилась в нескольких минутах ходьбы от дома, мама выходила раньше меня.
В первое же утро нашего нового распорядка я быстро позавтракала, пока на плите грелась кастрюля с водой для утреннего туалета, которую мне предстояло отнести наверх в свою спальню. Поскольку мою комнату отделяла от родительской спальни лишь крохотная лестничная площадка, я старалась подниматься по ступенькам как мышка, чтобы не разбудить отца, который отсыпался после ночной смены.
Я вылила воду в старый керамический таз, сняла ночную сорочку и, вооружившись мочалкой, намылилась, впервые заметив в зеркале, что мое тело начинает меняться. На некогда плоской груди появились набухшие бугорки. Не отрывая взгляда от зеркала, я потрогала их руками, не уверенная в том, что мне нравятся эти перемены. И тут я увидела еще одно отражение.
Мой отец, в пропотевшей пижамной куртке и трусах, сидел на корточках возле моей двери, которая, должно быть, бесшумно открылась. Он улыбался, молча наблюдая за мной. Я почувствовала, как страх судорогой пробежал по моему телу, и попыталась схватить полотенце, чтобы прикрыться.
— Нет, Антуанетта, — сказал он, — я хочу смотреть на тебя. Повернись.
Я сделала так, как он велел.
— Теперь мойся, — приказал он.
Послушно выполняя его команду, я чувствовала, как мое лицо заливает горячей волной стыда. Потом он поднялся, подошел ко мне и развернул меня лицом к зеркалу.
— Смотри в зеркало, Антуанетта, — прошептал он.
Одной рукой гладя мои маленькие груди, он хрипло дышал мне прямо в ухо, а в это время его другая рука скользнула вниз. Потом он отпустил меня.
— Чтобы из школы сразу домой. Подашь мне чай в красивой чашке. Антуанетта, ты слышишь меня? — спросил он, пока я стояла, молча уставившись в пол.
— Да, папа, — прошептала я.
После этого, подмигнув мне, он стремительно вышел из моей комнаты. Все еще дрожа, я быстро оделась, расчесала волосы и спустилась вниз, чтобы выгулять Джуди перед тем, как уйти в школу.
В тот день я сидела на уроках еще тише, чем обычно, не тянула руку, чтобы первой ответить на вопросы учительницы. Весь день я думала только о том, что произойдет, когда я вернусь домой и приготовлю отцу чай. Когда в четыре часа прозвенел последний звонок, я медленно собрала свой рюкзак и пошла домой одна, не замечая одноклассников, которые шли той же дорогой маленькими группками. Я знала, что дома их встретят заботливые мамы, потому что взрослыми эти дети станут только через несколько лет.
