Внутренний импульс подтолкнул меня, и я начал пробиваться сквозь толпу к каре. Стоящие впереди сразу же заслонили от меня всё, что происходило на площади. Они неохотно расступались под моим напором, чтобы тут же сомкнуться сзади, молчаливо и угрожающе. Они не понимали, что нужно назойливому барчуку, да я и сам толком не понимал. Доберусь - придумаю.
Наконец, я пробрался сквозь толпу и оказался в свободном пространстве между зеваками и охранной цепью московцев. Менее всего меня занимал сейчас вопрос - пропустят ли к каре. Не могли не пропустить. Ведь я же для всех стараюсь, всем лучше будет!
Солдаты почти не обратили на меня внимания, и я всё-таки проник ближе к восставшим. Огляделся, привставая на цыпочках. Где же Каховский? Где он? Не видно. Наверно, уже там, рядом с генерал-губернатором. И значит...
Значит, опять не успевал. Просто чувствовал это. Перед сомкнутым строем стоял всадник - Милорадович. Конь под ним слегка гарцевал, разгребал копытами слежавшийся снег и фыркал белыми облачками пара. Генерал-губернатор глухо говорил, возвышаясь над солдатами. Что именно - я не слышал. Зато прекрасно видел, как появился Оболенский, невидимый всадником. Он зло дернул у ближайшего солдата ружье с примкнутым штыком и закричал: "Стреляй!"
С другой стороны коня неожиданно возник человек в круглой высокой шляпе и кафтане. В руке он держал пистолет. Несколько солдат на приказ Оболенского подняли ружья и направили их в сторону Милорадовича.
Я рванул к ним, торопясь и поскальзываясь на замерзших лужах, припорошенных снегом.
Генерал-губернатор словно не заметил солдатских ружей. Он продолжал говорить. Сейчас случится. Других вариантов не было: Каховский, а это именно он угрожал пистолетом, как следует прицелится и выстрелит. Я бежал со всех ног, задыхаясь морозным воздухом, и всё еще не мог сообразить, что буду делать, когда добегу. Осталось четыре шага, три, два...
Оболенский рыкнул, поухватистее повернул ружье и отвел его чуть назад, чтобы ударить наверняка. "Пли!" - крикнул он и ударил Милорадовича штыком в бок. Одновременно Каховский спустил курок. Он щелкнул, выбивая искру, и я в тот же момент налетел на Каховского, подбивая руку с пистолетом и валя его в снег. Я упал сверху.
Штык Оболенского пропорол мундир, плеснуло кровью, раздались выстрелы солдат, и генерал-губернатор завалился набок. Конь прянул в сторону, сминая вдруг окруживших его людей, Милорадовича подхватил офицер и оттащил в сторону.
Подо мной ворочался Каховский, пытаясь оттолкнуть меня и подняться. Оболенский бросил ружье и вернулся в каре. А офицер, видимо адъютант губернатора, всё волок бледного и залитого кровью Милорадовича прочь от каре солдат. От забора Исаакия донесся чей-то истошный вопль: "Убили! Уби-и-и-или!" И толпа дрогнула, сознавая неизбежное.
Подъехали сани, извозчик помог адъютанту запихнуть тело в возок, хлестнул лошадь, и толпа молча расступилась.
- Ну, ты, брат, даешь! - зло и недоуменно сказал Каховский, узнавая меня.
Я отвалился в сторону, освобождая его, уперся руками и встал на колени. Шапка слетела, и я ткнулся головой в снег. Перед глазами мелькали черные точки, ноги и руки противно дрожали; меня мутило.
Остудив голову и чуть отдышавшись, я посмотрел на Каховского. Тот стоял боком ко мне, недоуменно разглядывал пистолет и едва слышно повторял: "Вот и первый... Вот и первый..." Он не знал, что второй тоже будет его. Полковник Стюрлер. Командир лейб-гренадер, который поедет за своим полком до самой Сенатской, надеясь вернуть солдат. И уже здесь будет застрелен Каховским.
Будет... Или нет? Ведь первая рота гренадер придет только через полчаса. Панов же с остальными выйдет не раньше, чем через час.
Никто не обращал на меня внимания. Я поднялся, вытряхнул из рукавов снег, отряхнул полы шинели и неторопливо отошел к дому купчихи Кусовниковой. Поднялся по ступеням и прислонился к балюстраде. Отсюда не были видны кровавые пятна на снегу. Но я знал, что их будет здесь слишком много.
Наверняка был такой способ действий, чтобы пролившаяся кровь не оказалась совершенно бессмысленной. Но я не видел его. Да, теперь восставшие уже не могут просто так уйти или сдаться - они все повязаны этим убийством главы города. Некоторые тем, что именно они сделали это, другие же тем, что не остановили первых. Кровь вяжет всех. Причастных и непричастных. Раз ты видел, значит, виновен. Раз был здесь, то отвечаешь. Коллективная ответственность. Единственный способ снять вину за единичное убийство, сделать так, чтобы оно перестало быть единичным. Чтобы на фоне остального оно казалось всего лишь неким неприятным эпизодом. Дескать, убили, так что ж - не его одного. А это - кровавый расстрел. Что и будет. Кому он на руку? Да тому, кто стрелял. Тому, кто колол штыком. Не императору.
Значит, никто не сдастся. Команда: "Стоять до последнего!" Оболенский вполне может предвидеть, чем и как закончится это стояние.
Конногвардейцы пошли в атаку. Неторопливым аллюром, не вынимая сабель, с явно видимым желанием не уничтожить противника, а рассеять его и принудить к сдаче. Но ротные командиры московцев явно знали свое дело. Последовала команда: "Заряжай!", а потом: "Выше голов, залпом... Пли!"
Наступающие конногвардейцы смешались и поспешили развернуть коней. Некоторые так резко, что лошади заскользили по льду и снегу, падая и подминая под собой всадников. Упавшие лошади быстро поднялись, фыркая и отряхиваясь, а люди остались лежать. К ним со стороны наступавших подбежали несколько человек, подхватили и унесли. Солдаты, стоящие в каре, этому не препятствовали.
Следом к каре направились всякие уговаривающие. Парламентеры. Но сдаваться никто не спешил. Наоборот, все попытки противной стороны сказать хоть слово пресекались язвительными криками либо даже ружейным огнем. Из-за ограды стройки Исаакиевского собора в офицеров летели поленья и камни, охлаждая их пыл. Противостояние не ослабевало.
Пошла вторая атака. Так же нехотя, как и первая, словно для вида. Для начальства. Дескать, приказали - наступаем. Изображаем, что полны энтузиазма, и демонстрируем стойкость и решимость. На этот раз скакали осторожнее и после выстрелов поворачивали не в пример удачнее. В общем, сплошная показуха.
Я щурился, пытаясь разглядеть, что там, на той стороне площади, возле Адмиралтейства. Подробности не различались. Войска двигались, развертывались, создавали сплошной фронт, за ними собиралась толпа любопытных горожан. Но вычленить кого-либо конкретного я не мог: далеко, да и видимость не ахти. Точного хронометража декабрьских событий в свое время никто не вел, на часы не смотрели. Поэтому я только примерно мог предполагать - что именно сейчас будут делать войска императора и он сам.
Однако новости пришли с другой стороны.
Шум со стороны Невы отвлек меня от созерцания площади. Я моментально вспомнил, что собирался куда-нибудь пойти, что-нибудь сделать, как-то поддержать восставших и помочь им в противодействии правительственным войскам.
Я ничего не сделал. Профукал момент.
Прорвавшись сквозь ряды преображенцев, к каре присоединилась рота Сутгофа. За всеми раздумьями я совершенно забыл о времени. И опять не успел вмешаться. Пусть у Сутгофа и было всего человек триста. Но разгоряченные лейб-гренадеры могли легко поднять и повести за собой всех восставших. Если бы нашелся хоть кто-нибудь, кто мог указать им верную цель и повести за собой. Да тот же Сутгоф. Шепни ему определенные указания, исходящие как бы от Рылеева, намекни о предположительном решении Трубецкого, и поручик пойдет. Повернет роту и направится захватывать Зимний. За ним - и остальные. Здесь лишь бы начать, а там другие присоединятся. Брось клич, и вслед за солдатами кинутся простые люди. И тогда уж никто не устоит. Бунт сметет всё и всех. Зальет кровью Россию. Отбросит страну к эпохе Смутного времени. Может быть, и хорошая идея. Для всяких иностранцев, желающих, чтоб России вообще не было, а если уж была, то такая, которой можно свободно помыкать и которую легко грабить.
Извините, господа радетели, такого не будет. Народный бунт - не наш метод. Так что чернь, как тут выражаются, к массовым выступлениям призывать не будем. Что же остается? Как повлиять на всё это? На людей, от действий которых зависят сегодняшние события? Кем нужно быть для этого? Явно не мною. А раз я не могу повлиять, то и никакой ответственности за происходящее я не несу. Так, наблюдатель. Конечно, присутствие стороннего наблюдателя слегка искажает картинку событий. Но в данном случае незначительно. Это не квантовые взаимодействия. События всегда инвариантны.
И они происходят. Не останавливаются, только успевай фиксировать. Вот как сейчас.
На площадь по Галерной улице с развернутыми знаменами вступала колонна моряков, приветствуемая криками "ура!" со стороны восставших. И вообще тут становилось многолюдно. На понтонном мосту, напротив Медного Всадника, которого еще никто так не называл, застрял Финляндский полк, задержанный взводом Розена, не решившегося ни присоединиться к восставшим, ни пойти против них. Вдоль Невы стоял первый батальон преображенцев. Со стороны Адмиралтейства развернулись конногвардейцы. А сзади, с Адмиралтейского канала напирала толпа. Довольно однородная, состоящая, в основном, из простолюдинов. Но не только. Были там и купцы, и чиновники, и студенты, и мастеровые.
