предупреждает о Божьем гневе, направленном на строящего хижину гедониста, и они
улыбаются. Когда Павел, их иудейский собрат, упрекает необрезанных, они хором
прерывают чтение: — Аминь! Проповедуй так, Павел! Но тут Павел удивляет их. Он
обращается к ним с обличительной речью:
Вот, ты называешься Иудеем, и успокаиваешь себя законом, и хвалишься Богом, и знаешь
волю Его, и разумеешь лучшее, научаясь из закона, и уверен о себе, что ты путеводитель
слепых, свет для находящихся во тьме, наставник невежд, учитель младенцев, имеющий в
законе образец ведения и истины...
Рим. 2:17-20
Не гордитесь своим происхождением
То, что вы услышали, — не фейерверк. Это артобстрел, это разрывы снарядов.
Семь точных характеристик, семь точных ударов в самое средоточие законничества.
Послушаем эти взрывы.
«...Ты называешься Иудеем...»
«...Успокаиваешь себя законом, и хвалишься Богом...»
«...Знаешь волю Его, и разумеешь лучшее, научаясь из закона...»
«...И уверен о себе, что ты путеводитель слепых, свет для находящихся во тьме, наставник невежд, учитель младенцев, имеющий в законе образец ведения и истины...»
Взрыв! Взрыв! Взрыв! Как раз когда старейшины думали, что их будут
превозносить, началась канонада по их позициям. Павел говорит им: «Вы из иудеев. Вы
больше верите в закон, чем в Законодателя, и возомнили, будто бы имеете монополию
на Бога. Вы уверовали, что входите в число немногих избранных, которые “знают” (без
тени сомнения), чего хочет от них Бог. И, словно бы этого мало, вы считаете себя
Божьим даром для запутавшихся и несмысленных. Ведь вы убеждены, что знаете всё».
Что-то подсказывает мне: этим выстрелом Павел завоевал себе звание лучшего
богослова года. Впрочем, апостола больше занимает, кем считают себя религиозные
камнеукладчики, и критика его ясна: «Не гордитесь своим происхождением». Ваше
рождение в сорочке, да еще и с ефодом в придачу, ничего не значит на небесах. Вера —
дело сугубо личное. В Царстве Божьем нет аристократических титулов и священной
знати.
Мне вспоминается история о сыне дровосека. Мальчик почему-то решил, что в лесу
водятся привидения. Это встревожило его отца, который в лесу зарабатывал себе на
жизнь и хотел передать сыну свою профессию. Чтобы успокоить ребенка, отец дал ему
свой шарф со словами: «Сынок, привидения меня боятся. Носи этот шарф, и тебя они
тоже будут бояться. Благодаря ему ты станешь дровосеком».
И сын стал носить шарф. Он носил его с гордостью, рассказывая каждому
встречному, что он дровосек. Правда, он так ни разу и не вошел в лес и не срубил ни
одного дерева, но раз у него был отцовский шарф, он считал себя дровосеком.
Со стороны отца куда мудрее было бы объяснить сыну, что привидений не бывает, а не учить его полагаться на шарф.
Иудеи тоже полагались на шарфы своих отцов. Украшением их наследия были
особые кисточки. Даже если эти люди были воры, прелюбодеи и святотатцы (см.: Рим.
2:22-23), они все равно относили себя к богоизбранному народу. Почему? Потому что у
них имелся шарф.
Может быть, вам тоже достался в наследство шарф. Не исключено, что ветви
вашего семейного древа изобилуют праведниками и духовидцами. И вообще, вы
родились в подвале церкви, а зубки у вас резались на церковной скамье. В таком случае
вас должна переполнять благодарность, но не лень. Лучше полагаться на истину, чем на
шарф.
А может быть, у вас нет такой родословной. Из ваших предков скорее составилась
бы команда пиратской шхуны, чем выпускной класс семинарии. Если и так, ничего
страшного. Точно так же, как религиозное наследие не приносит вам дополнительных
очков, мирское наследие не делает вас неполноценным. Семейное древо не может ни
спасти вас, ни обречь на осуждение; окончательный выбор всегда за вами.
Не полагайтесь на символы
Разобравшись с проблемой происхождения, Павел теперь обращается к проблеме
татуировки. В центре его внимания оказывается самый священный символ иудаизма —
обрезание. Обрезание символизирует близость, которой желает Бог в отношениях со
Своим народом. Это нож, направленный Богом против нашей самодостаточности. Бог
хочет иметь касательство к нашей личности, нашей индивидуальности, даже нашей
потенции. Обрезание означает, что в нашей жизни для Бога нет ничего слишком
личного, слишком интимного.
Однако иудеи вместо того, чтобы видеть в обрезании знак послушания, стали
считать его знаком своего превосходства. Со временем они начали больше доверять
символу, чем Отцу. Павел, рассеивая это заблуждение, указывает: «Ибо не тот Иудей, кто таков по наружности, и не то обрезание, которое наружно, на плоти; но тот Иудей, кто внутренно таков, и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве: ему и
похвала не от людей, но от Бога» (Рим. 2:28-29).
Позднее Павел спрашивает, когда Бог принял Авраама — «...по обрезании или до
обрезания?» (Рим. 4:10).
Важный вопрос. Если Бог принял Авраама лишь после обрезания, то Авраам был
принят Богом за свои заслуги, а не за свою веру.
Что же отвечает Павел? Авраам был принят «до обрезания» (Рим. 4:10). О том, что
Авраам был принят Богом, сообщается в 15-й главе Бытия, а обрезание описано в 17-й
главе той же книги. Эти два события разделяют четырнадцать лет!
Если Авраам уже был принят Богом, то зачем ему понадобилось обрезание? На
этот вопрос Павел отвечает следующим образом: «…знак обрезания он получил, как
печать праведности через веру, которую имел в необрезании...» (Рим. 4:11). Эта мысль
имеет для Павла решающее значение — обрезание служит лишь символом. Оно нужно, только чтобы засвидетельствовать то, что уже сделано Богом.
Печатая эти строки, я вижу замечательный пример похожей символики. На моей
левой руке имеется символ — золотое кольцо. Хотя это не вершина ювелирного
искусства, оно бесценно. Молодой симпатичной учительнице начальных классов оно
обошлось в двести долларов. Она надела кольцо на мою руку в день нашей свадьбы.
Это кольцо — символ нашей любви, свидетельство нашей любви, даже декларация
нашей любви, но не ее источник.
Когда у нас случаются неприятности или размолвки, я вовсе не снимаю кольцо, чтобы водрузить его на алтарь и молиться на него. И я не тру его, чтобы обрести
мудрость. Потеряйся это кольцо, расстроился бы я, но не наш брак. Оно — только
символ, и больше ничего.
Предположим, что я попытался бы сделать это кольцо чем-то большим, чем то, что
оно собой представляет. Допустим, я стал бы худшим из мужей, злобным и неверным.
Вообразим, что я не давал бы Деналин того, в чем она нуждается, и не заботился бы о
наших детях. И однажды она, дойдя до точки, сказала бы:
— Ты мне не муж. Ты меня не любишь и совсем не думаешь обо мне. Я хочу, чтобы
ты ушел.
И что она, по-вашему, сказала бы, если бы я начал возражать:
— Как ты могла сказать такое? Я ношу твое кольцо. Я ни разу не снимал его даже на
минуту! Да, я частенько бью тебя и обманываю, но я же ношу кольцо. Разве этого мало?
Многие ли из вас считают, что такой довод заставит ее расплакаться и просить
прощения:
— О, Макс, как я могла упустить это из виду! Ты так самоотверженно носил мое
кольцо все эти годы. Да, ты частенько бьешь меня, забываешь обо мне, ни во что меня
не ставишь, но все это не в счет, ведь ты носишь кольцо.
Чушь собачья. Она никогда такого не скажет. Почему? Потому что вне нашей любви
кольцо ничего не значит. Оно символизирует любовь, но не заменяет ее. Павел
упрекает иудеев в том, что они полагаются на символику обрезания, забывая о своей
душе. Не смог ли бы он упрекнуть в той же самой ошибке и нас?
Примерим в этой ситуации современные символы, такие как крещение, причастие
или принадлежность к церковной общине.
«Боже, я знаю, что никогда не думаю о Тебе. Я знаю, что ненавижу людей и
обманываю своих друзей. Я следую всем вожделениям плоти и неверен своей жене. Но
Ты ведь не против, правда? Я имею в виду, в конце концов, я все-таки крестился тогда, в
христианском летнем лагере, когда мне было десять лет».
Или: «...каждую Пасху я причащаюсь».
Или: «...мои отец и мать были пресвитерианами в пятом поколении, Ты же знаешь».
Не думаете ли вы, что Бог скажет: «Ты прав. Ты никогда обо Мне не думаешь и не
чтишь Меня. Ты ненавидишь своего ближнего и жесток со своими детьми, но, раз ты
