об одном, другое не дает покоя. Вчера еще я сетовал на упрямство серой крольчихи, а вечером, ложась, поклялся: "Теперь я не стану искать тебя, даже если ты сама того пожелаешь!" И снова я не сдержал слова. С угра вместе с дедушкой уже вон сколько мест облазал в ее поисках. Потому что и дедушке стало меня жаль.
— Куда же она запропастилась? — бормотал он. — Вообще-то кролики любят по ночам на песчаной дороге играть. — И он повел меня с собой ранним утром, еще до восхода солнца.
На серой пыльной дороге дедушка показал мне след, оставленный проползшей змеей. Проскользнула ящерица. Ползли куда-то три черепахи, касаясь друг друга панцирями. Находили мы следы и других животных. Дедушка сразу распознавал, кто прошел, проскакал или прополз. И только следов крольчихи мы не обнаружили. Мы обошли и песчаную дорогу и фасолевую грядку, и грядку с морковью — нигде никаких следов.
Даже мама, которая всегда говорит: "Не нужны нам никакие кролики, они подкопают наш шалаш. Если вы найдете эту крольчиху, я прогоню ее", — даже мама и та сейчас уже была бы не прочь, чтобы крольчиха отыскалась.
— Не переживай. Все равно откуда-нибудь она появится, — стала она меня успокаивать.
Весть о рождении племянника за один день преобразила маму. Она так радовалась, так радовалась. Чуть ли не на крыльях летала. Только и видишь фотографию сына дяди Дурды у нее в руках. И говорит только о дяде Дурды. Со вчерашнего дня они с дедушкой столько приятных разговоров вели, улыбались. Сколько они мечтали, сколько строили планов. Мне даже показалось, что дедушка перестал хромать, а мамины болезни отступили от нее. И ласковой она стала. И я радовался. Весело было смотреть на маму и дедушку. А еще я мечтал о поездке в Ашхабад. Вот Тазегуль будет завидовать! Мне даже стало ее немного жаль. Вообще-то она командует, когда я остаюсь с ней без мамы, хочет показать, что она взрослая. А так она бывает неплохая. За всеми этими делами и разговорами я даже позабыл про гостя, о котором говорил дедушка. Верней, я думал, что дедушка надеется на приезд дяди Дурды, только не понял, почему он его назвал высоким гостем. А может, он так сказал про маленького двоюродного брата. Для меня он двоюродный брат, а для дедушки внук. Но оказалось, что дедушка говорил не про своего сына и не про своего внука. Вечером мама вдруг сказала:
— Ой, Базарджан! От счастья, что у меня родился племянник, я позабыла сказать тебе еще об одной радости. К нам приезжает гость из далеких краев. Дорогой гость, особенный.
Я задумался. Дедушка говорит "высокий" гость, мама — "особенный". Видно, и в самом деле это какой-то необыкновенный гость, да еще из дальних краев. Я забросал маму вопросами — кто приезжает, когда и на чем. Но маме некогда было со мной разговаривать.
— Потом узнаешь, — отмахнулась она от моих вопросов и пошла по своим делам. Странные люди взрослые. Им все обязательно надо знать — и что было в школе, и что ты делал на улице. В доме, мол, не должно быть тайн, от отца и матери ничего нельзя скрывать. А сами… То им некогда разговаривать, то тебе не обязательно знать. Я еле дождался дедушки, который погнал пастись верблюдицу, и набросился на него с теми же вопросами. Дедушка не отвечал, только загадочно улыбался.
— Если до слуха Базара что-то дошло, то он никого не оставит в покое, — сказала мама дедушке.
Но дедушка и тут ничего не ответил, только продолжал улыбаться.
"Может, никто и не приедет", — подумал я. Лёг на свою постель под пологом и провалился в сон. Но уже на другой день стало ясно, что гость приедет. Дедушка поручил мне пасти верблюдицу, а сам с утра пораньше оседлал ишака и отправился на пастбище, чтобы привезти оттуда барана для торжества.
Иногда случаются неожиданные события. Ты, например, желаешь чего-то, тебе хочется делать какое-то дело. Умоляешь, просишь, но тебе не позволяют. И вдруг ни с того ни с сего тебе предлагают то, о чем ты давно мечтал. Вот и сегодня так же получилось: я давно мечтал попасти верблюдицу. Сколько раз просил дедушку позволить мне это. Говорил, что я могу пасти, а он пусть дома сидит, отдыхает. Однако ни он, ни мама никак не соглашались. "Один ты можешь испугаться в пустыне. Подрасти еще немножко". А сегодня они с двух сторон начали расхваливать меня. "Молодец, вон уже каким большим мальчиком стал. Теперь ты должен сам делать работу, которую выполняет дедушка. Бери верблюдицу и паси ее".
Пасти верблюдицу не так уж и трудно. Напротив, это удовольствие. Сколько раз я видел, как это делает дедушка. Пригонит ее на полянку, поросшую колючкой, стреножит и пустит. Пасись где хочешь. Стреноженная, она далеко все равно не уйдет. Но одно дело смотреть, как все делает дедушка, и совсем другое — когда это поручено тебе самому. Я был очень рад и горд. Еще бы! Я даже знал, какая колючка нашей верблюдице больше по душе. Я решил пасти ее не там, где обычно пасет дедушка, а погнал туда, где колючка была более разросшейся, высокой, с меня ростом. И макушки кустов усыпаны красными зернышками. Однако все оказалось не так-то просто. Верблюдица без конца обрывала путы и все стремилась туда, где ее обычно пас дедушка. Потом я узнал, что верблюдицы не любят заколосившуюся колючку, а любят зеленую, сочную. Маленькие кустики верблюд захватывает своими отвислыми губами и, словно пилой, перепиливает. А потом поднимает вверх свою длинную кривую шею и с удовольствием жует горькую колючку. Даже удивительно, что ее острые иголки не вонзаются ему в язык. Правда, он и лебеду ест. Но больше всего любит колючку. И поэтому дедушка там, где пасет верблюдицу, кетменем срубает кусты колючки и складывает их в стог. А потом, когда кусты высыхают, грузит их на верблюдицу и перевозит домой в аул. Складывает возле хлева. И всю зиму верблюдица только и делала, что ела эту колючку. Верблюдицы едят ее и сухой, и смоченной дождем.
Я помучился с упрямой верблюдицей на новом месте, а потом перегнал ее туда, где она обычно паслась. Снял с ее шеи веревку, спутал ей передние ноги и пустил в заросли колючки. А сам я взобрался на забор. Этим забором когда-то была огорожена площадка, на которой сушили хлопок. Здесь я и уселся, свесив
