не был бы мне страшен. Но Кервен служит в армии, вернется еще не скоро. Джеренке это известно. И тут я вспомнил про "высокого" гостя.
— А ты знаешь, кто к нам приезжает? Да что там рядом с ним твой Ата! Гость приезжает. И не простой. Вы-со-кий гость!
Джеренка весело засмеялась, повторила в тон мне:
— Что это за такой "вы-со-кий" гость?!
Я и сам не знал, но ответил не без важности:
— Когда приедет, тогда и увидишь.
Если бы Джеренка еще что-то спросила о госте, мне пришлось бы отмалчиваться. Потому что на этом все мои сведения кончались. Но тут на выручку мне пришел ее ишак. Он ещё пуще прежнего взревел. Джеренка хлопнула ишака ладошкой по ушам.
— Да замолчи ты!
Но мне хотелось, чтобы ишак продолжал реветь. Не потому, конечно, что я люблю слушать, как ревут ишаки. Просто, пока ревел ишак, Джеренка не могла задавать новых вопросов.
— Не трогай его, — сказал я. — Ишак на то и ишак, чтобы реветь…
Хотел я того или не хотел, а был вынужден таким образом разговаривать с Джеренкой. Но я не жалел о том, что разговариваю с ней, а напротив, даже радовался. И Джеренка уже не казалась мне такой противной, как раньше. Я даже не прочь был, чтобы она подольше задержалась возле меня. Но Джеренка с рождения очень упрямая девчонка. Если ты чего-то желаешь, она непременно сделает все наоборот. Вот и сейчас, чувствуя, что мне хочется разговаривать с ней, она стукнула пятками своего ишака в бок, погоняя его. И вдруг обернулась и выкрикнула своим звонким голоском:
— Кто завтра в полдень не придет драться в крепость, тот тру-ус! — Голос ее эхом разнесло по старой крепости. — Тру-ус! Тру-ус!
Нет, вы посмотрите, что эта противная девчонка придумала, ну кому в голову придет такое сказать! Драться с человеком, который не сделал тебе ничего плохого и которого ты вообще никогда в глаза не видел. И отказаться нельзя. Потому что Джеренка на весь аул растрезвонит, что Базар испугался ее двоюродного брата.
Джеренка затряслась на своем ишаке.
Я с ненавистью посмотрел вслед ей. Искал колючие слова, чтобы задеть ее похлеще, но ничего не приходило в голову, и только когда Джеренка отъехала довольно далеко, я крикнул самое обидное, что только смог придумать:
— Джеренка-ябеда! Ябеда!
И крепость опять повторила:
— Ябеда! Ябеда!
По правде говоря, кличка эта совсем не подходила Джеренке. Вообще-то девчонки любят ябедничать, по каждому пустяку жалуются учительнице Шекер. Мальчишки так никогда не поступают. Мало ли что бывает в классе, так что же, разве надо обо всем непременно докладывать учительнице. А они не могут промолчать. Кто-нибудь на классной доске смешной рисунок нарисует или в дневнике тройку на пятерку исправит, непременно найдется девчонка, которая сунет свой нос, куда не просят. Одна девчонка как-то сказала учительнице, что я ел мел. А я и не ел его, только попробовал. Ну какое ей дело, спрашивается? Пусть она бы даже лягушку съела, и то я не стал бы про нее говорить. А Джеренка…
Мы с ней давно не ладим, с того самого дня, когда я принес в класс богомолок. Откуда я знал, что может получиться такая история? Джеренка со своей подружкой сидела за партой впереди меня. А мы вдвоем с одним мальчиком за ними. Я взял и пустил богомолку на спину Джеренке, которая, склонившись над тетрадкой, что-то писала. Джеренка ничего не заметила. Мы сидели и смотрели, как богомолка ползает по спине Джеренки. Вот она доползла до плеча, добралась до ее косичек и запуталась в волосах. Мальчик рядом со мной не выдержал и прыснул. Подружка Джеренки увидела богомолку.
— Ой, Джерен, у тебя по голове что-то ползает! — закричала она. Завопила так, будто увидела не обыкновенного кузнечика, а страшного зверя. Джеренка испуганно коснулась волос, богомолка зацепилась за ее рукав и пересела на ворот платья. Джеренка пронзительно закричала, на крик ее все ученики повскакивали с мест. Зачем было так орать? Куда проще было просто взять кузнечика и выкинуть в открытое окно. Это ведь не змея, не скорпион — не ужалит. Тихое безвредное насекомое.
Учительница Шекер, что-то записывавшая в журнале, подняла голову и сняла очки.
— Что это за крик? Ну, что там произошло?!
Я понял, что сейчас мне здорово попадет, потому что учительница Шекер очень строгая и не любит, когда нарушают урок. Я быстренько схватил свою богомолку и сунул ее в портфель. Но было уже поздно. Учительница подошла и склонилась надо мной.
— Что ты спрятал, Базар? А ну, давай сюда! — потребовала она.
Я попытался возразить:
— Я… У меня… У меня ничего нет…
Джерен по-настоящему плакала, навзрыд. Она повернула ко мне голову:
— Есть, есть, он врет. Он на мою голову… божью кобылу напустил… Чуть не укусила…
Мальчишки засмеялись. Подружка Джеренки встала на ее сторону и тоже стала на меня жаловаться. Мальчишка, сидевший рядом со мной, заступился за меня:
— Богомолка не кусается! — кричал он.
Учительница Шекер постучала по крышке парты. Это значило, что она гневается. Все замолчали. Даже стало слышно, как ребята посапывают носами.
— Вы уже большие, четвертый класс кончаете, а ведете себя как первоклассники, — сердито сказала учительница и прикрикнула на Джеренку. — Ну-ка, прекрати реветь!
Потом она подняла с места меня:
— Ты почему озоруешь? Показывай, что там у тебя в портфеле!
Делать было нечего. Я вынул из парты свой портфель. Учительница открыла портфель и покачала головой. Только теперь я вспомнил, что по дороге в школу нарвал в колхозном саду зеленого урюка и спрятал в портфель. Я опустил голову. Лицо залила краска стыда.
— О, оказывается, и это дело твоих рук. А я говорю садовнику, что среди моих учеников нет таких озорников, которые рвали бы зеленый урюк, — сказала учительница и вытряхнула содержимое портфеля на парту.
Урючины рассыпались по полу. Учительница сказала:
— Ребята, среди вас найдутся смельчаки, которые отважились бы взять в рот такой зеленый горький урюк? Не боитесь оскомины?
Все молчали. Но Джеренка вдруг перестала плакать.
— А он и не ест их, на переменах бросается зеленым урюком, — пожаловалась она.
Учительница Шекер сложила урюк в кучку и взяла оттуда богомолку, которую усадила у себя на ладони. Пристально стала разглядывать ее, словно видела впервые. С виду богомолка и на живое существо не похожа. Напоминает пять-шесть связанных между собою тоненьких щепочек. Нет ни живота, ни складок, ни крови. Когда
