она не движется, можно подумать, что это зеленые лепестки. Я почувствовал, что учительница начала отходить, и решил оправдаться:
— Это не божья кобыла, а богомолка. Она не кусается. У нее и рта нет, чтобы кусаться…
— Вот что, Базар, — перебила меня учительница. — Во-первых, кобыла это божья или конь, ты отнеси ее и пусти в траву. Во-вторых, когда закончатся уроки, пойди к садовнику и попроси у него прощения за сорванный урюк. А в-третьих, извинись перед Джерен. Нельзя обижать девочек.
Я стоял, опустив голову. Я совсем не собирался обижать Джеренку. Откуда мне было знать, что она испугается богомолки? Когда она заплакала, мне даже стало ее жаль. Но просить прощения у девчонки! Этого я не мог. Такой уж у меня характер. Я стоял и молчал.
— Я жду, Базар! — повторила учительница.
Я продолжал молчать.
— Ну, тогда выйди из класса и подумай как следует, — велела учительница. — Или, может быть, ты хочешь побеседовать с директором?
Сказано — конец. Учительница Шекер никогда не берет назад своих слов. Я зажал в кулаке богомолку, виновницу всех моих бед, и вышел из класса. Отнес и выбросил ее в заросли люцерны, а сам вернулся в школьный коридор и остановился там. Что делать? Думаю, думаю, но придумать ничего не могу. Я понимаю, что нехорошо получилось, но как помириться с Джеренкой? Может, написать ей письмо? А что я напишу? "Прости меня, Джеренка"? Этого еще не хватало! Так я ничего и не придумал и стал думать про урюк и садовника. Что скажет садовник, я знаю: "Обрывая зеленый урюк, вы только себе вредите. Ведь когда созреет, он весь вашим будет. Как только пожелтеет, приходите ко мне. И не лазьте на дерево, прячась среди веток. Я сам наполню всем вам карманы". Садовник наш старенький — ровесник моего дедушки. Он добрый. Поворчит и простит. Я ему скажу, что больше никогда в жизни не стану воровать урюк. И на этом весь разговор будет окончен. Но ведь учительница Шекер не садовник. Вон она как рассердилась на меня… Я снова представил ее седые волосы, нахмуренное лицо, смотрящие из-за больших очков прямо на тебя глаза. Эти глаза были и суровыми, и ласковыми одновременно. Когда я пошел в первый класс, бабушка, услышав, что меня будет учить учительница Шекер, очень обрадовалась и сказала: "Это очень хорошо! Быстро научишься читать и письма писать научишься, Базарджан. Но никогда не заставляй ее дважды повторять то, что она сказала один раз. И если ей по дому надо что-то помочь, то тоже не гнушайся. Она всем вам учительница. Она и матери твоей, и отцу твоему, и брату преподавала, обучала их грамоте…"
У нас дома есть две фотографии учительницы Шекер. И на обеих она среди учеников. Одна выпускная фотография папы, когда он закончил седьмой класс. А на второй брат Кервен после окончания десятилетки. На папиной фотографии учительница Шекер совсем молодая и очень красивая. На фотографии Кервена она постарше, но тоже еще молодая. А теперь у нее и волосы седые, и на лице морщины. Я вспомнил об этом, и мне стало жаль ее и стыдно, словно я был виноват в том, что она постарела. Однажды я даже у нее дома был. Учительница Шекер живет недалеко от нас. Как-то бабушка сварила домашнюю лапшу, положила туда два больших красных перца и сказала мне: "Сынок, тетя Шекер очень сильно простыла. Быстренько сбегай к ней, отнеси ей поесть горяченького". Я вошел и увидел, что учительница лежит одна в большой комнате. Она обрадовалась мне, показала на стул рядом со своей кроватью: "Садись, Базар" — и долго со мной разговаривала, расспрашивала, как себя чувствует бабушка.
Вернувшись домой, я спросил у бабушки, почему учительница живет одна. Бабушка тяжело вздохнула. Долго смотрела мне в лицо, словно не зная, говорить мне или не говорить. Наконец сказала:
— У тети Шекер, детка, нелегкая судьба. — И она начала рассказывать мне совсем как взрослому человеку. — Шекер была самой красивой женщиной в нашем ауле. И муж у нее был по имени Байрам, такой же красивый и добрый, как она. Он был учителем. Началась война, и Байрам ушел на фронт. И первой в наш аул похоронка на него пришла. Что было делать бедняге Шекер? Поплакала она и в конце концов смирилась со своей участью. Вместо мужа сама стала учительствовать. Твой отец как раз тогда в школу ходил, — сказала бабушка.
Кончилась война, в аул стали возвращаться фронтовики. Шекер хоть и знала, что муж ее погиб, а все равно продолжала ждать его. Многие уговаривали ее: "Выходи замуж". И нравилась она достойным людям. Но она сказала, что до конца жизни останется верна памяти своего мужа. Был у нее старый свекор, Мухат-ага, после его смерти она совсем одна осталась. И вот уже около сорока лет она все одна живет. "Нельзя жить одной, если не хочешь замуж, то хотя бы усынови кого-нибудь", — советовали ей. А она отвечала: "Я не одна. У меня и сыновей и дочерей много. Каждый день вон сколько пар черных глаз глядят на меня. Они ведь все мои дети".
— Когда она среди вас, она не замечает, как время проходит. Но вот звенит последний звонок, и вы расходитесь по домам, бежите к матерям. А она возвращается в свой пустой дом, — закончила бабушка свой рассказ.
Я стоял в коридоре. Из класса доносился голос учительницы Шекер, которая что-то объясняла. Я пожалел, что я не на уроке вместе со всеми ребятами, а еще пожалел, что огорчил учительницу. И рассердился на Джеренку. Ведь если бы она не подняла крика из-за какой-то несчастной богомолки, ничего бы этого не случилось. Вдруг мне в голову пришла еще одна мысль, и я еще больше огорчился, даже испугался немного. Мысль эта была такая: вот я тут стою в коридоре, а что, если сейчас из своего кабинета выйдет директор Илли-ага? Выйдет и увидит меня и спросит, почему я не на уроке. У меня даже лицо покраснело, как только я об этом подумал.
Если учительница Шекер обучала моего отца и брата, то Илли-ага даже моему дедушке преподавал. Люди говорят, что с тех пор, как существует школа, существует и Илли-ага. Я прошел по коридору и оказался перед портретом нашего директора. Да, в школе на стене, на самом видном месте висит портрет Илли-ага. Он появился в школе недавно. В этот день нашему директору исполнилось семьдесят пять лет. И пятьдесят лет из них он учит
