дедушка. Спросите, почему? А что, другого дня у него не нашлось для того, чтобы привезти с пастбища барана?! Если бы он не уехал за бараном, меня не послали бы пасти верблюдицу. Я уже и сам не рад был, что столько раз просил разрешить мне ее попасти. Ну ладно, а зачем я пошел к дороге? Что, другого места не мог найти в пустыне? Нет, дедушка не виноват. И я тоже не виноват. Виновата одна Джеренка. Все зло в ней. Прискакала на своем ишаке и придумала эту драку с двоюродным братом.
Вот так, раздумывая о своей заботе, я уснул. И во сне эти же мысли преследовали меня. Утром я встал с больной головой. Все у меня перепуталось. Я уже не знал, что думал наяву, а что я видел во сне. Бывает, посмотришь иногда какой-нибудь непонятный фильм, а потом придешь домой и пытаешься восстановить его содержание. И ругаешь киномеханика. И как не ругать? Смотришь интересный фильм. Отважный мальчишка ползет по-пластунски, хочет спасти красного командира. Подобрался к задремавшему часовому. Ты сидишь и переживаешь, как бы не проснулся часовой, пока мальчик не выхватит его винтовку. И вот уже мальчик почти у цели, киномеханик почему-то не показывает, что случилось дальше, а начинает показывать в это время жениха и невесту, которые стоят и нахально целуются. Ребята в зале свистят и топают ногами. В самом деле! Если уж нельзя обойтись в кино без женихов и невест, то совсем не обязательно показывать их в самом интересном месте.
От сна в памяти остались такие обрывки: серая крольчиха вылезла из норы, а за ней крольчата. И не один, не два, и даже не десять, а много-много — не сосчитать. Прибежали, завладели нашим шалашом. Весь внутри перекопали, целые кучи песка нагребли. Мама с веником в руках пытается прогнать их, но куда там! Они опять появляются. Некоторые даже на крышу шалаша взобрались. Я и сам знаю, что в действительности такого быть не может. А во сне бывает. И вот эта крольчиха вместе со своими крольчатами начинает удирать. И удирает к той норе, которую я раскопал. Я бегу за ними. А впереди меня бежит кто-то похожий на чучело. Ноги длинные, словно ходули, перепрыгивает сразу через три грядки. Я кричу ему: "Не трогай кроликов, они мои!" А он отвечает: "Лучше ты отстань от меня, а то как подброшу тебя, сразу за крепость перелетишь!" Ну кто еще может мне такое сказать? Конечно же, это Ата. Как ни быстро мы бежим, кроликов нам не догнать. Потом Ата перестает угрожать мне, а зовет на помощь: "Ты беги им навстречу, крольчат поймаем". А я кричу: "Нет, ты сюда их гони, загоним в шалаш!" Мы и кричим, и гоняемся за кроликами, и смеемся. Бегаем мы по грядке с огурцами. Свежие огурчики растоптаны нашими ногами. Дедушка не ругает нас. Напротив, смеется. "Все равно эти огурцы придется скоту скормить, что-то желающие не идут", — говорит он. Наконец я набрасываю на крольчиху свой пиджак и ловлю ее. Спрашивается, откуда в тот момент мог появиться пиджак? Но ведь это же был сон. А Ата словно только и ждал этой минуты. Подходит ко мне и хватает за руку. Он пытается отнять крольчиху, я стараюсь не отдать. И вдруг вижу, как к моему носу приближается его огромный кулак размером с кормовую тыкву. Я бросаю крольчиху и еле успеваю спрятать голову, а тут уже второй кулак на меня надвигается. А потом уже перед глазами одни кулаки мелькают. Я понимаю, что, даже если один из них коснется моего лица, я останусь без носа. "Что же делать?" — думаю я. А кто-то со стороны говорит: "В боксе главное — защита. Защищайся!" Но тут чья-то сильная рука берет меня и приподнимает вверх. Это огромный, высоченный человек. Смотрю, а в другой руке у него болтается Ата. Я думаю, что это тот самый "высокий" гость, который должен был приехать к нам. "А ну, примиритесь, иначе я не выпущу вас!" — говорит он. Я смотрю вверх, — звезды словно рядом со мной, прямо над моей головой. Смотрю вниз — земля круглая и маленькая, словно на дне колодца расположилась. И вдруг просыпаюсь от собственного голоса. Нет ни того здоровенного человека, ни Ата… Рядом сидит мама и трогает меня за ноги:
— Конечно, если будешь спать после восхода солнца, кошмары будут сниться. Вставай быстро, иначе я сейчас тебя холодной водой окачу.
Солнце еще только взошло, а я уже думал о полдне. Ведь в полдень мне надо было в старую крепость. Я, конечно, мог не идти, но Джеренка… Все утро я только и думал об этом, ругал себя: "Ну зачем только я сказал Джеренке, что согласен драться с ее двоюродным братом?" Верно говорят: "Язык мой — враг мой…" Но ведь еще не поздно, может, все-таки не ходить туда, в крепость? Нет, так не годится. Пойду, даже если этот Ата изобьет меня. Я мужчина. Чем трусить, уж лучше на один тумак больше получить. Иначе мне всегда придется стыдиться и краснеть…
А солнце, не обращая внимания на меня, ползло вверх по небу. Приближался полдень. Делать было нечего, я отправился к старой крепости. Шел медленно. К чему мне было спешить? "Ничего, — успокаивал я себя. — Если этот Ата — чемпион в драках, то ты, Базар, чемпион в беге. В классе никто быстрей тебя не умеет бегать. Когда ты хочешь, ты можешь догнать бегущего верблюда и схватить его за хвост. На самый худой конец, можно будет и удрать". С такими мыслями я приблизился к крепости. Вот уже видны на холме развалины Алтын-тепе — так называется эта старинная крепость. Не доходя до каменной ограды, я решил подползти к ней по-пластунски и заглянуть в проем. А вдруг этот Ата устроил засаду? Внезапно выскочит и кинется на меня. У нас в ауле даже самый отчаянный драчун не станет бить в лицо или в живот. Это неписаный закон у наших мальчишек. Если после драки на лице появляются синяки или будет расквашен нос, то еще неизвестно, кому будет хуже — побежденному или победителю. Придет такой разукрашенный мальчишка домой, и все догадаются, что он дрался. И начнется: "С кем да почему". Не известно еще, кому больше достанется — тому, кто с синяком, или тому, кто этот синяк подставил. Попробуй-ка посмотреть в глаза матери мальчишки,
